Исследование Апокалипсиса
Шрифт:
Взгляды древних на душу человека, с одной стороны, были частью их представлений о том, что все предметы и явления имеют внутри себя некие существа, определяющие их жизнь, движения, действия и т. д., с другой — они давали недвусмысленную надежду на то, что и после смерти душа продолжает жить, а значит, в худшем случае исчезает только тело. В аспекте обеспечения душой бессмертия человека не имеет существенного значения, где она находит пристанище после смерти: в других людях, деревнях, животных, водах, на небесах или еще где-нибудь. Главное — она продолжает существование. Конечно, современный верующий не думает, подобно дикарю, что с помощью разных ухищрений можно сделать так, чтобы ушедшая из тела душа вновь возвратится в него, т. е. чтобы человек воскрес. Да это ему и не нужно, ведь он верит, что душа должна обеспечить бессмертие. Но и это, к великому огорчению религии, в том числе христианской, не спасает от страха смерти, который практически не зависит от сознательной воли индивида и его духовных
Представления о душе покойника отразились во многих народных поверьях. Так, в Ирландии существует запрет на плач над покойником. Его нельзя готовить к похоронам до тех пор, пока не пройдет три часа после его смерти, чтобы звуки оплакивания не мешали душе покинуть тело и она не стала добычей демонов, ждущих неподалеку [75] .
Анализируя верования в продолжение существования души за гробом, Э. Б. Тайлор напоминает, что учение о будущей жизни в том виде, в каком оно существует у примитивных обществ, есть ни что иное, как неизбежный вывод из анимизма дикарей (этот вывод закреплен в современных религиях. — Ю. А.). Верования в будущую жизнь распадается на два отдела, принадлежащих к самой отдаленной древности. Одно из них есть учение о переселении душ. Возникнув на самых низших ступенях и распространившись в обширных религиозных общинах Азии, оно заняло видное место в истории и даже теперь чрезвычайно распространено, но в настоящее время оно, по-видимому, остановилось в своем развитии и не двинется дальше. Более образованный мир отверг это древнее верование, и теперь в Европе лишь выродившиеся остатки его.
75
См: Энциклопедия суеверий. М., 1995. С. 421.
Совершенно иной является история другого учения, продолжает Тайлор, — о самостоятельном существовании личной души после смерти тела. Переходя из одной стадии в другую соответственно развитию человечества, изменяясь и обновляясь в течение своего длинного пути у разных народов, это очень важное учение может быть прослежено, начиная от его грубых и первобытных проявлений у дикарей до его утверждения в недрах новейших религий. В последних вера в будущую жизнь является стимулом к добру, надеждой, поддерживающей человека в страданиях и перед страхом смерти, ответом на вечный вопрос о столь неравномерном распределении счастья и несчастья в настоящем мире, ответом в виде ожидания другого мира, где будут улажены все несправедливости [76] .
76
См: Тайлор Э. Б. Первобытная культура. М., 1989. С. 254–255.
Думается, что между этими двумя учениями не следует проводить резкой границы. Если посмотреть на них с позиций их функций, мы легко обнаружим, что то и другое имеют одну функцию — жизнь со смертью человека не кончается, душа продолжает ее, переселившись (как в первом случае) и в животных. Дикаря это совсем не смущало, поскольку он не проводил черты между душами людей и животных. К тому же человеческая душа после смерти животного опять могла воплотиться в человека. Его душа могла переселиться и в растения, примитивный человек вполне это допускал, из них она была способна вновь перейти к животному или человеку. Но и этим не ограничиваются возможности перевоплощения души, она имела возможность войти в потусторонние существа и даже вещи. Разумеется, конкретные переходы решали многие важные духовные, религиозные и этические вопросы, но самый главный из них — человек не умирает со смертью, он все время перевоплощается.
Жители Тробрианских островов верят, что сразу же после того, как дух покидает тело, с ним происходит замечательная вещь. В широком смысле это может быть определено как расщепление. По существу, имеются два верования, которые, будучи явно несовместимыми, тем не менее бытуют бок о бок. Согласно одному из них балома (основной вид духов смерти) отправляется на Туму, небольшой остров в десяти милях на северо-запад от Тробриан. На этом острове имеются и живые обитатели, его часто посещают и туземцы с основного острова. По другому верованию, после смерти дух некоторое, недолгое время ведет неприкаянное существование возле деревни и в местах, часто посещавшихся умершим: где-то на огороде, на берегу моря или у водоема. Этот вид духов называется коси. Соотношение между коси и балома не вполне ясно, и туземцы не утруждают себя попытками согласовать эти представления. Оба они считаются истинными и оказывают влияние на поступки людей, управляют их поведением. Люди явно боятся встречи с коси и всегда стремятся быть настороже, чтобы вовремя заметить его. Но их страх не очень силен, поскольку коси считаются глумливыми, но в целом безвредными; они проказничают, докучают людям и пугают их, устраивая мелкие пакости, вроде грубой шутки, когда один человек в темноте пугает другого. [77]
77
См:
Обобщая, мы можем утверждать, что повсеместно на земле разным народам и племенам была свойственна вера в жизнь после смерти и возможность общения между людьми и душами умерших. Как утверждал Кассирер, все это неоспоримо и ясно свидетельствует о том, что перед нами действительно универсальная, неустранимая и существенная характеристика первобытной религии. Я бы дополнил, что вера в жизнь после смерти есть универсальный, неустранимый и существенный догмат не только первобытной, но и любой другой религии. Вместе с тем следует согласиться с мнением Кассирера, что все религии порождены страхом. Можно уточнить, что они порождены и страхом, в том числе, смерти наряду с другими очень важными факторами, например стремлением познать мир и себя.
Кассирер верно учитывал, что хотя первобытному человеку со всех сторон и в любой момент угрожали невидимые опасности, он даже на самих ранних и низших стадиях развития обрел новую силу, с помощью которой мог сопротивляться страху смерти, прогонять его. Силой, позволяющей противостоять страху смерти, была уверенность в неземном и нерушимом всеединстве жизни. Даже тотемизм выражает это глубокое убеждение в общности всех живых существ — общности, обеспечиваемой и укрепляемой постоянными усилиями человека, строгим исполнением магических ритуалов и религиозных обрядов. Однако, я полагаю, вряд ли стоит говорить о всеединстве жизни, предварительно особо не оговорив, что в орбиту жизни древний человек (во многом и современный) включал не только собственно живых, но и умерших. Он исходил из того, что существует необъятный мир жизни, в которой смерть является лишь условным барьером, перешагнув через него человек вовсе не исчезает, а лишь начинает новое существование.
Страх смерти, несомненно, один из самых общих и глубоко укоренившихся инстинктов человека, считал Кассирер. Первая реакция человека на мертвое тело, должно быть, заключается в том, чтобы бросить его на произвол судьбы и в страхе бежать прочь. Но такая реакция встречается лишь в немногих исключительных случаях. Очень скоро она сменяется противоположной позицией — удержать или вернуть дух умершего. Конечно, можно найти немало попыток воспрепятствовать духу мертвых вернуться домой. Однако в большинстве случаев преобладала противоположная тенденция. Всеми силами живые стремились удержать дух вблизи себя. Духи становились домашними богами. Умерших родителей просили не покидать дома [78] .
78
Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М., 1998. С. 540–541.
Здесь необходимо внести существенное уточнение. Даже если предпринимались усилия, чтобы дух усопшего остался с живыми (для этого его хоронили дома или вблизи от дома), это отнюдь не свидетельствует о том, что дух не вызывал страх и даже ужас. Эти эмоции практически оставались всегда, даже если к умершему относились с нежной любовью — его боялись (и боятся) потому, что он — в смерти, в неведомом и страшном. Оставлять же вблизи его надо было по двум основным причинам: во-первых, это был дух близкого, хотя и умершего человека, поэтому он вполне мог претендовать на то, чтобы быть рядом, вообще не покидать место, где жил. Соблюдавшие подобного рода правила люди доказывали сами себе, что и они по смерти останутся рядом со своими близкими и дорогими. Во-вторых, оставление духа вблизи жилища и проявление доброго отношения к нему говорит о страхе перед ним: лучше держать его рядом и всячески ублажать, чем если он будет далеко, вне общения, заботы и какого-то хоть контроля, а поэтому сможет причинить вред живущему.
А. Гарнак писал, что благодаря принятию христологии церковное учение и для мирян оказалось связанным с эллинизмом. Для огромного большинства христиан оно стало благодаря этому мистерией. Чтобы удовлетворить людей, которые во времена раннего христианства искали ответа на все идеалистические запросы своей природы, она должна была представлять собой нечто уточненное и сложное, быть строением причудливого стиля. С этим требованием соединялось величайшее благоговение ко всякой традиции, свойственное всем реставрационным эпохам. Но, как всегда, старое благодаря искусственному сохранению становилось под защиту нового. Церковь легитимировала в своей среде эллинскую спекуляцию, суеверные воззрения, обряды языческих мистических культов и институтов падающего государственного строя, к которому она приспособлялась и которой, благодаря ей, приобрел новые силы [79] .
79
См.: Гарнак А. История догматов // Раннее христианство. М., 2001. Т. II. С. 237.