История религии. Том 1

Мень Александр Владимирович

Невозможность игнорировать это универсальное чувство греховности

вынуждает безрелигиозную мысль искать ему "естественное" объяснение. Так,

Фрейд предположил, что сознание вины, а вслед за ним религия и мораль

возникли в "первобытной орде" после некоего коллективного преступления. Над

людьми в то время якобы властвовал жестокий и ревнивый отец клана,

приберегающий для себя женщин и изгоняющий подросших сыновей. "В один

прекрасный

день, - продолжает свою реконструкцию Фрейд, - изгнанные братья

соединились, убили и съели отца" /5/. Воспоминание об этом убийстве и

поедании отца положило в конце концов основание тотемизму, табу и первичной

религии, в которой отец стал божеством.

Такого рода теория Первородного греха кажется более чем странной, ибо

заставляет думать, что подобное событие происходило во всех примитивных

семьях, а также что первобытный человек отличался какой-то особенной

совестливостью (а ведь, по Фрейду, сама совесть восходит к этому древнему

преступлению). Трудно в этом случае объяснить и то обстоятельство, что

многочисленные отцеубийцы в последующей истории отнюдь не были склонны

создавать новую религию или мораль. Одним словом, очевидно, что Фрейд

предлагает собственный "научный" миф, который, в свою очередь, нуждается в

подтверждениях и толкованиях. Тем не менее уже то, что отец психоанализа

принужден был искать объяснение вере в Первородный грех, показывает, что с

ней приходится считаться даже противникам религии.

Неофрейдизм пытается предложить более убедительные теории, чтобы

пролить свет на это загадочное явление. Эрих Фромм признал сам факт

дисгармоничности (или, как говорит христианское богословие, -

"поврежденности") человеческой природы. Он поставил ее в связь с

антропогенезом. По его мнению, человек болезненно переживает свой разрыв с

природой, над которой его поднял разум /6/. Это уже гораздо ближе к

библейскому пониманию, которое считает искажение человеческих связей с миром

одним из последствий грехопадения.

Другой психоаналитик, К. Г. Юнг, указывает на глубинные источники мифа

о падении. Он говорит о "коллективном подсознательном", которое, подобно

грибнице, связывает человеческий дух в единое целое /7/. В этом скрытом слое

запечатлено все прошлое человечества; поэтому мифы должны рассматриваться не

просто как продукт фантазии, а как отображение истории всего вида Homo

Sapiens. Гипотеза Юнга рассматривает, однако, не самую суть мифа, а лишь

условия его формирования и развития.

x x x

В Библии Откровение, данное древнему Израилю, проходит через пласт

народного мифотворчества, отливаясь в конкретные образы, имеющие

многоплановый смысл. С одной стороны, Писание усматривает в Грехопадении

определенное событие, которое, подобно антропогенезу, имело место во

времени, с другой же - оно описывает его не как обычный исторический факт, а

пользуется символическим языком мифа.

Первозданный человек представлен там как "хранитель и возделыватель"

того, что Бог "насадил", как существо, поставленное "владычествовать" над

остальными тварями (Быт 1,26; 2,15). Это означает, что призванием человека

была не праздность, но созидание и продолжение дела Божия. Как посланник

Логоса в мир вражды человек имел великое космическое предназначение. Нам

остается лишь догадываться, насколько далеко оно простиралось. Возможно,

человек оказался бы в состоянии начать коренную перестройку материи, которая

привела бы к началу нового космоса, гармоничного и совершенного. Во всяком

случае, его воздействие на среду обитания было бы благотворным для всей

природы и не несло бы на себе черт разрушительной тирании.

Как назвать это? Цивилизацией духовного типа? Неосуществившимся

вариантом истории? Дело не в названии. Не лучше ли оставить старое

библейское - Рай, или Эдем?

Согласно Книге Бытия, пока человек был в Эдеме, тварь не противилась

ему. Сын Земли и Неба, он трудился для всего мироздания, над которым был

поставлен. Поэтому Творец одарил его силами, превосходящими всю природу, а

живое единение с Богом должно было постоянно питать и развивать эти силы.

То, что до Грехопадения Первочеловек говорит с Богом лицом к лицу, означает

его полную открытость Божественному.

Но если человек был бы не в состоянии избрать иной путь, кроме

следования воле Божией, если бы он вынужден был следовать добру, то он

являлся бы жестко запрограммированным механизмом, марионеткой, а не

богоподобным существом. Тем, что движение к Богу и совершенству не зависело

бы от его воли, человек принижался бы до уровня бессловесных.

Поэтому Библия и христианство так настойчиво подчеркивают значение

нашей свободы. И это отнюдь не догматическая, недоступная разуму истина:

трудно спорить с тем, что без свободы человек едва ли был бы человеком. Это

признают даже такие поборники детерминизма, как Спиноза, Маркс и Фрейд.