Иван Саввич Никитин
Шрифт:
августе 1855 г., когда он писал:
Привет тебе, знакомец мой кудрявый! Прими меня под сень твоих дубов,
Раскинувших навес свой величавый Над гладью светлых вод и зеленью лугов.
Как жаждал я, измученный тоскою, В недуге медленном сгорая, как в огне„ Твоей
прохладою упиться в тишине И на траву прилечь горячей головою?
(«В лесу»)
Лирический герой стихотворения, в котором, легко угадывается автор, не жалуется
природе, он черпает в
беседу с лесом-другом, он любуется его мощью и красой:
О, как ты был хорош вечернею порой, Когда весь мол:?чей мгновенно освещался И
вдруг на голос тучи громовой Разгульным свистом откликался!
Поэт делится с кудрявым знакомцем, как «с существом родным», самым
сокровенным:
Тебя, могучего, не изменили годы!..
А я, твой гость, с летами возмужал,
Но в пламени страстей, средь мелочной невзгоды,
Тяжелой горечи я много испытал..,
Лирический монолог обращен не к лесу-врачевателю, а сотобарищу; тактично
найдена приветливо-спокойная интонация; поэтическая речь проста, ненаряжена, и,
хотя в ней мелькают романтические отблески, она в целом построена на
реалистической ноте.
Никитин умеет возвыситься над «мелочной невзгодой», охватить широкое
пространство и время для выражения своего пантеистического 1 мироощущения.
Те стихотворения, в которых особенно заметно присутствие личного горького
опыта, меньше всего автобиографичны. В них никогда нет озлобленности на
собственную судьбу, малейшего стремления «свести счеты» с людским равнодушием,
отомстить кому-то за свои страдания. В произведениях этого ряда всегда присутствует
пушкинское: «И милость к падшим призывал». Этот мотив слышен и в вещах того
невеселого в его жизни периода, на котором мы здесь остановились. Даже в таком
мрачном по содержанию и колориту стихотворении, как «Я рад молчать о горе
старом...», в итоге побеждает гуманистическое начало. Обратим внимание на
последние две строфы этой исповеди:
Исход... Едва ли он возможен... Душа на скорбь осуждена, Изныло сердце, ум
встревожен, А даль темна, как ночь темна...
Уж не пора ли лечь в могилу: Усопших сон невозмутим. О Боже мой! Пошли ты
силу И мир душевный всем живым!
1 Пантеизм--г- религиозное философское учение, отрждествляющее Бога с
природой и рассматривающее природу как воплощение божества.
В дни сердечного и телесного .непокоя, конечно, рождались стихи, обожженные
болью и тоской, их нельзя читать без тревоги за судьбу автора, настолько они прони-
заны
от забот й кручин...»). В такого рода «песнях унылых» поэт как бы уже переступает
37
грань земного бытия, читает собственную заупокойную, как это позже будет с
особенной трагической силой выражено в 'знаменитом реквиеме «Вырыта заступом
яма глубокая...». Однако не такие произведения определяют лейтмотив печальной
главы его творчества. Сквозь трагические строки выступает поэт-философ, поэт
нравственного величия человека, касавшийся вечной роковой темы, беспощадный к
иллюзиям, жестко смотревший за грань жизни. Проблема эта в русской поэзии,
естественно, отпугивает исследователей, и она остается за пределами изучения, но,
если к ней обратиться, мимо имени Никитина здесь не пройти, как нельзя говорить на
тему людских страданий без «Страстей по Матфею» Баха и «Реквиема» Бетховена.
Сколько прекрасных творений отнял у него проклятый недуг!' Н. И. Второв в
далеком Петербурге однажды заметил, что Никитин мало пишет. Иван Саввич по этому
поводу ответил: «Что касается моего молчания, моего бездействия, которое, по Вашим
словам, губит мое дарование (если, впрочем, оно есть), — вот мой. ответ: я похож на
скелет, обтянутый кожей, а Вы хотите, чтобы я писал стихи. Могу ли я вдуматься в
предмет и овладеть им, когда меня утомляет двухчасовое серьезное чтение?
– Нет, мой
друг, сперва надобно освободиться от болезни, до того, продолжительной и упорной,
что иногда жизнь становится немилою, и тогда уже браться за стихи... Повторяю, мой.
друг, надобно сперва* выздороветь, — иначе: «плохая песня соловью в когтях у
кошки...»
Вне жизненного пути нельзя понять любого поэта, а тем более с такой
исключительно трудной судьбой, как 'у автора «Пахаря». Осознаем: ^ведь по сути все
написанное им создавалось пг^пу^укут^у м^ду натисками физический Ь'ОЛИ, а -уЖ
ЧТдУУгтны^ Ргд мукяц ггтпритк иЗЛИШНе. Это поистине подвиг, единственное в
своем роде нравственное преодоление того, что было так безжалостно отмерено ему
природой и обстоятельствами. Не случайно его «жизнь терпеливая» вызывала такое
сочувствие известных писателей. На личную трагедию Никитина обратил внимание
Герцен, не прошел мимо его биографии такой чуткий к чужому горю писатель, как
Гаршин, родственность с поэтом в страданиях чувствовал Достоевский, идущий от