Иверский свет
Шрифт:
у собаки кличка «Наука».
«Правдолюбец» на самодержце.
Ты куда, «Аллея Надежды»?
Зачем посредине забора
Иэреченье: «Убей ухажера»?
И, уверовав в слов торжественность
в одиночнейшем из столетий,
кто-то обнял доску, как женщину.
Но это надпись на туалете.
И за»ем написано «Лошадь»
на мучительной образине,
в чьих смычковых ногах заложена
одна сотка автомашины?»
IV.
«Кус-кус»
уносят остатки дичи.
аО'ш».
Но самая вера злющая —
чтоб было бы революцией
название «Революция»
написано на революции!
И, плюнув на зонт и дождик,
в нелетнейший из дождищ
уходят под дула художники —
отличнейшая дичь!
ДОНОР ДЫХАНИЯ
Так спасают автогонщиков.
Врач случайная, не ждавши «скорой помощи»,
с силой в легкие вдувает кислород —
рот в рот!
Есть отвага медицинская последняя —
без посредников, как жрица мясоедная,
рот в рот,
не сестрою, а женою милосердия
душу всю ему до донышка даег —
рот в рот,
одновременно массируя предсердие.
Оживаешь, оживаешь, оживаешь.
Рот в рот, рот в рот, рот в рот.
Из ребра когда-то созданный товарищ,
она вас из дыханья создает.
А в ушах звенит, как соло ксилофона,
мозг изъеден углекислотою.
А везти его до Кировских ворот!
(Рот в рот. Рот в рот. Рот в рот.)
Синий взгляд как пробка вылетит из-под
век, и легкие вздохнут, как шар летательный.
Преодолевается летальный
исход...
Ты лети, мой шар воздушный, мой минутный.
Пусть в глазах твоих
мной вдутый небосвод.
Пусть отдашь мое дыхание кому-то
рот в рот...
ТЕТРАДЬ, НАЙДЕННАЯ В ТУМБОЧКЕ
ДУБНЕНСКОЙ ГОСТИНИЦЫ
Аве, Оэа. Ночь или жилье,
псы ли воют, слизывая слезы,
слушаю дыхание Твое.
Аве, Оза...
Оробело, как вступают в озеро,
разве знал я, циник и паяц,
что любовь — великая боязнь?
Аве, Оэа...
Страшно — как сейчас тебе одной?
Но страшнее — если кто-то возле.
Черт тебя сподобил красотой!
Аве, Оэа!
Вы, микробы, люди, паровозы,
умоляю — бережнее с нею.
Дай тебе не ведать потрясений.
Аве, Оза...
— 443 —
Противоположности свело.
Дай возьму всю боль твою и горесть.
У магнита я — печальный полюс,
ты же — светлый. Пусть тебе светло.
Дай тебе не ведать, как грущу.
Я тебя не огорчу собою.
Даже смертью не обеспокою.
Даже жизнью не отягощу.
Аве,
I.
Женщина стоит у циклотрона —
стройно,
слушает замагниченно,
свет сквозь нее струится,
красный, как земляничника,
в кончике у мизинца,
не отстегнув браслетки,
вся изменяясь смутно,
с нами она — и нет ее,
прислушивается к чему-то,
тает, ну как дыхание,
так за нее мне боязно!
Поздно ведь будет, поздно!
Рядышком с кадыками
циклотрона 3-10-40.
Я знаю, что люди состоят из атомов,
частиц, как радуги из светящихся пылинок
или фразы из букв.
Стоит изменить порядок, и наш смысл меняется.
Говорили ей, — не ходи в зону!
а она
вздрагивает ноздрями,
празднично хорошея.
Жертво-ли-приношенье
или она нас дразнит?
«Зоя, — кричу я, — Зоя!..»
Но она не слышит. Она ничего не
понимает.
Может, ее называют Оза?
II.
Не узнаю окружающего.
Вещи остались теми же, но частицы их, ми-
гая, изменяли очертания, как лампочки
иллюминации на Центральном телеграфе.
Связи остались, но направление их изменилось.
Мужчина стоял на весах. Его вес оставался
тем же. И нос был на месте, только
вставлен внутрь, точно полый чехол
кинжала. Неумещающийся кончик тор-
чал из затылка.
Деревья лежали навзничь, как ветвистые
озера, зато тени их стояли вертикально,
будто их вырезали ножницами. Они
чуть погромыхивали от ветра, вроде
серебра от шоколада.
Глубина колодца росла вверх, как черный
сноп прожектора. В ней лежало уто-
нувшее ведро и плавали кусочки тины.
Из трех облачков шел дождь. Они были по-
хожи на пластмассовые гребенки с зу-
бьями дождя. (У двух зубья торчали
вниз, у третьего — вверх.)
Ну и рокировочка! На месте ладьи генуэз-
ской башни встала колокольня Ивана
Великого. На ней, не успев растаять,
позвякивали сосульки.
Страницы истории были перетасованы, как
карты в колоде. За индустриальной ре-
волюцией следовало нашествие Батыя.
У циклотрона толпилась очередь. Проходили
профилактику. Их разбирали и собира-
ли. Выходили обновленными.
У одного ухо было привинчено ко лбу с ды-
рочкой посредине вроде зеркала отола-
ринголога.
«Счастливчик, — утешали его. — Удобно для
замочной скважины! И видно и слыш-