Иверский свет
Шрифт:
рассыхается лодка,
старая скрипка
рассохлась без музыки.
Скрипка висело с ружьями рядом.
Врезалась майка в плеча задубелые.
Правое больше
привыкло к прикладам,
и поотвыкло от музыки
левое.
Но он докажет этим мазурикам
перед приезжей с глазами фисташковыми
левым плечом
упирается а музыку,
будто машину
из грязи вытаскивает!
Ах, покатила, ах, полетела...
Вслед
Майки изогнутая бретелька —
как отпечаток шейки
скрипичной.
Проснется он от темнотищи
почувствует чужой уют
и голос ближний и смутивший:
«Послушай, как меня зовут?»
Тебя зовут — весна и случай,
измены бешеный жасмин,
твое внезапное: «Послушай... »
и ненависть, когда ты с ним.
Тебя зовут — подача в аут,
любви кочевный баламут,
тебя в удачу забывают,
в минуты гибели зовут.
СВЕТ ВЧЕРАШНИЙ
Все хорошо пока что,
лишь беспокоит немного
ламповый, непогашенный
сеет посреди дневного.
Будто свидетель лишний
или двойник дурного —
жалостный, электрический
свет посреди дневного.
Сердце не потому ли
счастливо, но в печали?
Так они и уснули.
Света не выключали.
Проволочкой накалившейся
тем еще безутешней,
слабый и электрический,
с вечера похудевший.
Вроде и нет в наличии,
но что-то тебе мешает.
Жалостный электрический
к белому примешался.
ЛЕТАЮЩИЙ МУЖИК
В. Л. Бедуле
Встречая стадо в давешние леты,
мне объясняла бабушка приметы:
«Раз в стаде первой белая корова,
то завтра будет чудная погода».
II.
Коровы, пятясь, как аэротрапы,
пасутся, сунув головы в луга.
И подымались
плачущие травы
по их прощальным шеям
голубым.
И если лидер — светлая корова,
то, значит, будет летная погода!
Коровьи отношенья с небесами
еще не удавалось прояснить.
Они, пожалуй, не летают сами,
но понимают небо просинить.
Раз впереди красивая корова,
то утро будет синим, как Аврора.
На фермах блещут полиэтилены.
Навоз вниз эскалатором плывет,
как пассажиры
в метрополитене.
И это лучше, чем наоборот.
Как зубры ненавидят мотоциклы!
Копытные эпохи ледников
несутся за трещоткой малосильной.
Бедуля ненавидит дураков.
IV.
Ему при Иоанне шапку сдуло,
но не поклон, не хулиганский шик —
Владимира Леонтьича
я бы назвал «Летающий мужик».
Летит мужик — на собственной конструкции,
летит мужик — по Млечному Пути,
лети, мужик!
Держись за землю, трусы.
Пусть снимут стружку.
Легче ведь. Лети!
А если первой скучная корова,
то, значит, будет скучная погода.
V .
Он стенгазеты упразднил, взамен
воздвиг радиостанцию пастушью,
чтоб плыли
сообщения
воздушные
в дистанции 12 деревень.
Над Беловежьем звезды колоколили.
И нету рифмы на ответный тост.
Но попросил он прочитать такое!..
А я-то думал, что Бедуля прост.
VI .
Нет правды на земле.
Но правды нет и выше.
Бедуля ищет правду
под землей.
Глубоко пашет и, припавши, слышит,
как тяжко ей приходится, родной!
Его и славословили, и крыли.
Но поискам — не до шумих.
Бедуля дует
на подземных крыльях!
Я говорю: «Летающий мужик».
Все марты поменялись на июли.
Коровы, что ли, балуют, Бедуля?
Ю А, Вознесенский
481
Коровы программируют погоды.
Их перпендикулярные соски
торчат,
не руль колумбовый похожи.
Им тоже снятся Млечные Пути.
Когда взгрустнут мои аэродромы,
пришли, Бедуля, белую корову!
Лист летящий, лист спешащий
над походочкой моей —
воздух в быстрых отпечатках
женских маленьких ступней.
Возвращаются, толкутся
эти светлые следы,
что желают? что толкуют?
Ах, лети,
лети,
лети!..
Вот нашла — в такой глуши,
в ясном воздухе души.
В НЕПОГОДУ
В дождь как из Ветхого завета
мы с удивительным детиной
плечом толкали из кювета
забуксовавшую машину.
В нем русское благообразье
шло к византийской ипостаси.
В лицо машина била грязью
за то, что он ее вытаскивал.
Из-под подфарника пунцового
брандспойтово хлестала жижа.
Ну и колеса пробуксовывали,
казалось, что не хватит жизни!
Всего не помню, был незряч я
от этой грязи молодецкой.
Хозяин дома близлежащего
нам чинно вынес полотенца.
Спаситель отмывался, терся,
отшучивался, балагуря.
И неумелая шоферша
была лиха и белокура.
Нас высадили у заставы
на перекрестке мокрых улиц...
Я влево уходил, он вправо,