Из тупика
Шрифт:
– До октября, - был ответ, - мы вряд ли доживем!
– А для этого, - заметил Дрейер, - нужна конспирация не такая, как у вас, мои милые. Почему Борька Соколов пришел к вам на явку, как на именины? Точно по адресу? Точно вовремя?.. Я не дорожу своей шкурой, но о жизни, о ее полезном продолжении нам, большевикам, думать следует! И не совать башку в петлю, когда можно носить галстук...
Все это время интервенции Дрейер вел себя стойко. Открыто называл себя большевиком, и об этом знали многие в Архангельске - кому надо и кому не надо. Поручик Адмиралтейства
К подъему флага на ледоколе - в минуту восхода солнца над миром штурман Николай Александрович Дрейер появлялся на палубе, никогда не опаздывая. Шинель с погонами - опрятная; на фуражке - ни кокарды, ни звездочки. Пели, разрывая рассвет, печальные горны, и, приветствуя флаг, скользящий по фалам навстречу солнцу, рука Дрейера привычно вскидывалась к виску - честь!
– В эту бы руку, - заметил однажды адмирал Виккорст, - да еще бы пистолет, наполненный водою... Поручик Дрейер, я просто удивляюсь вам! Неужели вы не желаете добровольно уйти от своего позора?
– Я не опозорен, ваше превосходительство, - отвечал Дрейер.
– Я остаюсь при своем. И не доставлю вам удовольствия видеть меня покончившим с собою, как забеременевшая курсистка!
* * *
Генерал Евгений Карлович Миллер был пьяницей особой формации, еще гусарской: он имел флягу, которая по форме своей как раз подходила к кобуре револьвера. Охранять его - это дело охраны, а его дело - выпить и закусить, когда хочется. Иногда фляга совалась за голенище, тогда, в кобуре носилась легкая закуска.
Миллер был всегда начеку: выпил и закусил... Хорошо!
В прошлом начальник кавалерийского училища, потом военный атташе России при итальянской армии, он был горд своим предком - известным историком Сибири Гергардом Миллером, в давние времена выехавшим на Русь из Вестфалии. Дело прошлое! Вернемся к незабвенному Евгению Карловичу, похожему на моржа...
Вопрос: был ли Евгений Карлович когда-либо бит?
Ответ: да, был! Евгений Карлович Миллер был избит своими солдатами в дни февраля 1917 года, и вот теперь годовщину его славного избиения собирались праздновать рабочие Архангельска.
– К чему такая честь?
– вздыхал Миллер, не охотник до юбилеев.
– Надо бы запретить праздновать годовщины февраля...
Марушевский был гораздо умнее Миллера.
– Евгений Карлович, - ответил он, - необходимо проявлять максимум гибкости. Терпите же вы на посту вице-губернатора губернского комиссара Игнатьева? Так потерпите, ежели городская дума устами меньшевиков и эсеров проведет славный юбилей революции, которая имеет право называться "великой и бескровной".
– Вы, любезный Владимир Владимирович, сидели тогда при "великом"
– крякнул Миллер, вспоминая, и распахнул кобуру, чтобы выпить и закусить...
– Не беспокойтесь, - утешил его Марушевский.
– Я уже отдал приказ: каждому офицеру в дни юбилея иметь при себе винтовку. Даже отправляясь в бардак к девкам, офицер понесет с собою винтовку с двумя запасными обоймами...
"Володинька" свел разговор к шутке, но это было правдой: накануне юбилея "великой и бескровной" все готовились к пролитию великой крови. Даже спали в обнимку с оружием. По городу ползали броневики с пулеметами. А однажды с визгом, пугая прохожих, проскакала странная конница. На лошадях ехали женщины. В несуразных плащах и в театральных масках. Длинные маузеры в руках барышень стучали пулями...
– Это еще что за новость?
– удивился Марушевский.
Ему доложили, что прибыла из Англии знаменитая Машка Бочкарева и уже создала отряд архангельских амазонок для борьбы с большевизмом. Марушевский понимал: чичиковщины было уже достаточно (просто удивительно, как англичане, неглупые люди, сами не сознавали того, что имеют дело с комиками из провинции).
От очередной глупости Марушевскому тоже захотелось сейчас и выпить и закусить; он просто осатанел от ярости:
– Эту стерву Машку... ко мне! Живо!
Ох, сколько мяса закатилось к нему в кабинет! Четыре креста на высокой груди не висели, а лежали - как на подносе. А из-за плеча доблестной Машки торчала голова пламенного любовника Джиашвили (вот уж кто хорошо устроился, так это он, бывший сотник конвоя).
– Сударыня, - вежливо произнес Марушевский, - объясните нам, пожалуйста, кто вам давал право носить штаны и погоны?
– Я - Бочкарева!
– был ответ.
– Хорошо, мадемуазель Бочкарева, но я еще раз спрашиваю вас: почему вы в штанах, черт побери?
– Я - Бочкарева!
– был ответ.
– Вы... мужчина?
– Нет... девушка.
Тогда Марушевский набросился на Джиашвили.
– А вы?
– спросил с ядом.
– На что существуете?
Джиашвили твердолобо отрапортовал:
– Адъютант командира героического ударного женского батальона смерти, бывший сотник конвоя его императорского...
– Стойте! Я не о том вас спрашиваю: вы... тоже девушка?
– Я мужчина, - сказал Джиашвили, посмотрев на Машку.
– Мужчина, - подтвердила она.
– Кру... хом! На фронт, рядовым, шагом... арш!
С мужчиной было покончено. Дело теперь за Машкой, которая вдруг завыла в голос, как деревенская баба (ее можно понять - всегда неприятно, когда разлучают с любовником).
– Вот теперь, - сказал Марушевский, - слыша ваш прелестный вой, я убедился, что вы действительно слабого пола... Князь Леонид, войдите сюда! (явился адъютант - князь Гагарин). Вы, - спросил его генерал, когда-нибудь видели такое чудо?
Через стеклышко монокля князь обозрел великолепные телеса.