Из тупика
Шрифт:
– Севочка, - сказал Небольсин, - а Короткова-то - тютю!
– не стало... Жаль! Не ты ли его убрал?
– А кто ему, старому дураку, велел называть себя публично монархистом?! В стране революция, а он сидел под портретом Николая и, как баран, хлопал глазами. Конечно, мы его убрали. Надо быть гибче, Аркадий!
Небольсин помахал ему шапкой:
– Я и то... извиваюсь как могу! Прощай.
Покинув штаб флотилии, Небольсин испытал смятение. Пять миллионов пудов хорошего русского хлеба, закупленного англичанами, не давали
Приплясывая на ветру от холода, Небольсин стоял на шпалах.
"Извивайся, Аркадий, - внушал он себе, - думай, думай..."
Совжелдор для него - чужой. Брамсон - враг и взяточник. Консульства просто ни при чем. А на благородство Мурманского совдепа не следует рассчитывать. Кто? Кто может ему помочь?
В середине дня - панический разговор с Кемью.
– Говорит Ронек. Кто у аппарата?
– Петенька, это я... твой Аркашка!
– Аркадий, - говорил Ронек, - принимай скот. Меня здесь смяли. Я пробовал задержать эшелоны, и у меня пробка.
– Пробка? Бросай вагоны под откос.
Долгое молчание. Потом:
– Аркадий, откос есть у тебя... у меня нет откоса!
– Тогда расталкивайся и отсылай эшелоны назад.
– Не могу. Пути забиты. Осталось только одно: гнать вперед, на тебя... Если ты не примешь, дорога встанет.
– С ума ты сошел! Свяжись с этим окаянным Совжелдором...
– Совжелдор - ты сам знаешь, какие там люди, - отвечает мне, чтобы мы приняли скот.
– Откуда он идет? Ты узнавал?
– Кто?
– Да этот скот! Из какой губернии?
– В этом бедламе ничего не узнаешь. Во всяком случае, Петроград мяса не получит... Все это - саботаж! Я был прав. Ничего не изменилось, Аркадий: революцию душат. Голодом!
– Кемь закончила, - раздался голос телефонной барышни, и Небольсин бросил трубку.
Творилось что-то ужасное. Кто-то (знать бы - кто?), жестокий и мстительный, посылал на верную гибель десятки тысяч голов скота. Эшелон за эшелоном, в голодном реве, входил в полярную тундру, где не было ни сена, ни веток, ни забоя, ни холодильников. "Тупик...
– думал Небольсин отчаянно, - мы действительно в тупике. Как бы эти рельсы не завели в тупик и меня!.."
Уже не скот, а скелеты, обтянутые вытертыми шкурами, зловонные и полудохлые, прибывали в Мурманск, где быстро погибали на путях - от холода, без воды, без корма. Спасти не удалось, и в эти дни, под рев умирающих коров, Небольсин вдруг нечаянно вспомнил - будто просветлело: "Павлухин! Да, кажется, так зовут этого парня..."
* * *
Под вечер катера развозили с кораблей базарных торговок и спекулянтов. Небольсин явился на пристань. Сунув руки в карманы бушлатов, стояли поодаль,
– С берега?
– опросил их Небольсин.
– Ага. На коробку.
– Меня подкинете?
– А нам-то што? Качнемся за компанию...
Небольсин, путаясь в полах длинного пальто, спрыгнул за матросами на катер. В вечернем сумраке стояли на корме, держа один другого за плечи. Мягко причалили. Пришвартовались. Часовой возле трапа вскинул винтовку.
– К кому?
– Мне хотелось бы видеть Павлухина... из комитета!
– Рассыльный, путейского - до Павлухина.
– Есть путейского!
Шагая по палубе, вдоль борта, Небольсин заметил, что на "Аскольде" еще сохранился боевой порядок, который выгодно отличал крейсер от других кораблей флотилии. Техника была в боевой готовности, вахта неслась исправно.
– Здесь. Стукай, - сказал рассыльный, козырнув. Павлухин сидел в писарской, неумело печатая на пишущей машинке. Допечатал строку до звонка, вжикнул кареткой, спросил:
– Ко мне?
– Да, к вам.
– Прошу...
Аркадий Константинович не знал, с чего ему начать.
– Пусть вас не удивит мой приход, - сказал он.
– Просто вы запомнились мне лучше других.
– Это где?
– спросил Павлухин.
– Когда вас били на митинге.
Павлухин не смутился.
– Так что с того, что меня они били? Вчера они меня, завтра им все равно быть от меня битыми. Такое уж дело! Пока морда есть - кулаки найдутся...
– И, сказав так, засмеялся.
– Я не знаю, - начал Небольсин, - кто и что стоит за вами. Догадываюсь, что вы из числа крайних?
Павлухин охотно согласился:
– Верно, я сейчас с самого краю стою. Могу и сковырнуться!
– Дело вот какого рода. Мне стало известно (случайно, - добавил Небольсин), что при общем голодании в России, в частности в Петрограде, англичане закупили пять миллионов пудов нашего хлеба...
– Сколько?
– не поверил Павлухин.
– Пять миллионов. И лежит этот хлеб в Архангельске. Вот-вот его погрузят на корабли и вывезут...
– Прошу прощения, - сказал Павлухин и вызвал рассыльного: - Узнай с поста СНиС, когда и кто уходит на Архангельск?
– Есть на Архангельск!
– Ну?
– снова повернулся Павлухин к инженеру.
– И дальше?
– Дальше пока все, - заключил Небольсин.
– Мало знаете, - опять засмеялся Павлухин.
– Однако это весомо... пять миллионов! Да это же море хлеба. А почему вы, господин инженер, из всех битых меня, самого битого, отыскали?
Аркадий Константинович ответил на это так:
– Собственно говоря, даже не вас я разыскивал. Мне показалось, что за вами кроется нечто энергичное. Такое - уходящее далеко и глубже... куда-то! А куда - простите - не знаю. Это, наверное, как раз и есть то, что может и способно противостоять.