Из тупика
Шрифт:
Удар пощечины прозвучал у тишине как выстрел.
– Я все-таки... дворянин!
– вскинулся Небольсин.
– И подозревать меня в низменности чувств... Впрочем, можете требовать от меня удовлетворения. Я всегда к вашим услугам.
Буланов отклеил ладонь от красной щеки.
– Хорошо, мерзавец... Мы уйдем, - заговорил он.
– Но таких, как ты, мало расстреливать. Таких, как ты, надо вешать...
Небольсин уже покидал зал. Мимоходом шепнул Ронеку:
– Не вздумайте теперь выставлять мою
В ресторане его знали как старого кутилу, швырявшего без жалости когда-то сотенные. А потому из-под полы предложили коньяку, вина, икры чего хочешь. Коньяк не брал его в этот день, и в задумчивости Небольсин дождался Ронека.
– Ну, - спросил, - что там?
Ронек, возбужденный и голодный, потер над столом руки:
– Аркашка! Это было так здорово... Весь старый исполком полетел кубарем.
– И кто же теперь в Совжелдоре?
– Мы... большевики! И сочувствующие. Ты помог нам.
Небольсин открыл портмоне, достал из него зубочистку.
– Я понимаю, - сказал он, - это не моя заслуга, что Совжелдор стал большевистским. Не будь меня сегодня, все равно победили бы вы, Петенька! Я только шевельнул ветку, и плод, давно созревший, скатился в руки - румяный. Но, поверь мне, Петенька, я говорил искренне. Смешон я не был?
– Нет, ты не был смешон, Аркашка! Правда, левые эсеры тоже проскочили в исполком. Но их программа сейчас смыкается ближе всего с нашей... Что с тобою?
Небольсин сделал кислое лицо:
– Вот пью, пью... И никак не могу избавиться от предчувствия. Меня что-то гнетет, не могу понять что.
– Да перестань. Такой здоровый бугай... Не канючь!
– Вот что, Петенька, - поднялся Небольсин, - я уже расплатился. Ты ешь, пей... А я пойду. Мне что-то не по себе.
– Ты прямо на вокзал?
– Сейчас, - посмотрел Небольсин на часы, - я все-таки загляну в это Общество спасания человецей на водах. А с ночным - в Мурманск! Прощай, Петенька... Это очень хорошо, что меня не стали вводить в Совжелдор. Мне этого и не нужно: я далек от политики. А что касается скотины Буланова, то что ж, пожалуйста, я готов стреляться... Слово за ним!
И лакеи отдернули перед ним пыльные, ветхие ширмы.
* * *
В маленьком домике Общества спасания на водах, притулившемся на берегу тихой Лососинки, в одном окне еще горел свет. Незнакомый человек средних лет в офицерском френче, но без погон скучал в конторе. Одного глаза у незнакомца не было, вместо него глядел на мир стеклянный - голубой-голубой.
– Небольсин?
– удивился он.
– Как приятно познакомиться...
Аркадий Константинович уплатил взносы, а одноглазый взялся за громадный висячий замок.
– Тоже уходите?
– спросил Небольсин.
– Как удачно, что я вас застал.
–
– Ну спасибо. Позвольте откланяться.
– Вы куда сейчас?
– спросил одноглазый, вдевая хомуток замка в дверные кольца.
– На вокзал.
– Не желаете ли, - предложил одноглазый, оглядываясь по сторонам, - я вас на катере общества подброшу?
– С удовольствием, - согласился Небольсин.
Катер - слишком громко сказано. Скорее лайба с подвесным мотором.
Косо взлетели от берега дикие утки. Желтый лист над водою падал, падал, падал - неслышный. И неслышно ложился на темную спокойную воду. Одноглазый молча сидел на руле, направляя моторку вдоль заводи Лососинки. Темно и мрачно вылупились на воду одичалые окна домов обывателей.
Взошла полная луна, и одноглазый сказал:
– Остро декларируют большевики. Благодаря этой остроте Малороссия уже отъезжает от великороссийского перрона в неизвестность.
– Это, конечно, ужасно: потерять Украину, - согласился Небольсин, кутаясь в пальто.
– Россия будет раздергана...
Голубой глаз человека во френче сверкал, как драгоценный алмаз в темноте крадущейся ночи.
– Сегодня Украина, - сказал он, - завтра Прибалтика, потом Кавказ, и от России - слабый шпик на мазутном масле!
– Это страшно...
– задумался Небольсин, подавленный.
"Чап-чап-чап..." - постукивал мотор. Было тихо и безлюдно.
– А как вы думаете, - снова спросил одноглазый, - победят большевики или нет?
– Думаю, что...
– Нет?
– закончил за него одноглазый.
– Может, вы и правы: им очень трудно остаться у власти.
Человек во френче перенял румпель другою рукой.
– А если так, - сказал, - так чего ты суешься?
– О чем вы?
– растерялся Небольсин.
– Ты думаешь, Совжелдор тебе простит?..
Удар сапогом - прямо в лицо, и Небольсин отлетел на нос байдары, которая продолжала мерно двигаться через заводь. Офицер прыгнул на него сверху и - удивительно сильный, ловкий!
– стал вязать на шее Небольсина веревку.
– Так чего суешься?
– приговаривал он.
– Твое ли это дело?
Головою, резко привстав, Небольсин ударил его в живот.
– Эк!
– задохнулся тот, падая.
И, собрав все свои силы, инженер швырнул человека в воду.
Из-за борта сразу вынырнула голова его, и теперь стеклянный глаз сверкал в ночи жутко, люто и удивительно... Перехватив румпель, болтавшийся на корме, Аркадий Константинович круто развернул, катер по заводи. И... тяжелый, окованный жестью форштевень утопил одноглазого в илистой глубине.
Небольсину надолго запомнилось это нутряное, противное "эк!" и как потом всплеснула вода...