Из тупика
Шрифт:
– Где Каратыгин?
– огляделся Ляуданский.
Доставили Каратыгина.
– Ты что думаешь?
– пристали к нему.
– Я как Викжель: Викжель против Ленина - я тоже... Я от революционных масс не отрываюсь, не на такого напали!
– Верно. Не отрывайся, - похвалил его Харченко.
– А вот насчет писания... как? Горазд?
– Милейший, - обиделся Каратыгин, - я промышленно-торговое училище чуть было не закончил. А вы, кажется, из этих... из "химических"!
– Ну вот, - недовольно заметил ему Харченко, - сразу вступаем в
Дверь открылась: зацепившись за порог, влетел Ванька Кладов.
– Материал есть?
– спросил, озираясь.
– Посиди, - утешил его Ляуданский, - сейчас приготовим.
– Чего пишете?
– поинтересовался редактор.
Ляуданский изобразил на руках мельницу-маслобойку:
– Никак не можем обращения спахтать...
– А к кому обращаетесь?
– Ко всем народам мира...
– Ловкачи!
– восхитился Ванька Кладов.
– Чего же вам, ребята, от народов мира потребовалось? Тушенки? Или водки? Или просто так - пошуметь решили?
Харченко, такой ласковый, словно кот, подсел к мичману:
– Дело-то тут такое, трохи обеспокою... Мы ведь люди новой хормации. Может, не так что сказал?
– Ничего. Вы новенькие. Как пятаки. Дальше?
– Язык-то сразу не проворачивается...
– Привыкли, прапор, машину свою проворачивать?
– Оно и так - машину завсегда легше. Потому как сын народа...
Ванька Кладов притянул его к себе и - шепотом страстным:
– Чин лейтенанта хочешь? Могу... И недорого: пятьсот целковых. Георгии тоже имеются... Станислава бы тебе! По двести николаевскими... Хочешь Станислава?
Харченку кинуло в сладостный озноб.
– Не, Погоди, мичман. Меня же знают... Откуда?
– Ну потом. Когда подрастешь из "сыновей народа", тогда помни: мичман. Кладов все достанет.
– Как же?
– переживал Харченко.
– Вить революция... до орденов ли тут?
– Плюнь, - сказал ему Ванька.
– Красный бантик и дурак нацепит. А вот Станислава - не каждому дано. Подумай.
От стола раздалось постукивание карандаша.
– Внимание, внимание, - заговорил Ляуданский.
– Послушайте, вы там... в углу! "Народы мира" - под хвост. Теперь начало будет другое: "Всем, по всей России, по всем фронтам, по всей печати..."
Ванька Кладов уже направлялся дверям.
– Куда же вы, мичман?
– остановили его.
– Мне это неинтересно. Да и номер уже занят сегодня. Как раз напечатал телеграммы Керенского н генерала Духонина. Чтобы никаким Советам не подчиняться... Вот они знают, что писать. Эти люди не чета вам: с башкой люди, демократы...
Из редакции Ванька Кладов позвонил в штаб Басалаго:
– Мишель, привет.
С другого конца провода взорвался начштамур:
– Я тебе не "Мишель", мичманок! Лейтенант Михаил Герасимович Басалаго окончил Морской корпус его величества. А ты выскочил в мичмана из недоучек студенческого набора...
– Простите, господин лейтенант, - извинился Ванька Кладов.
– Я только в интересах
– Хорошо. Спасибо. До свиданья.
Это был десятый день после Октябрьской революции, и в Мурманске только что было получено сообщение о создании нового правительства - Совета Народных Комиссаров. В подавленном настроении, с трудом сдерживая ярость, так и клокотавшую в нем, Басалаго ворвался в барак ревкома...
Оглядел лица. Серые от перекура и недосыпа.
И глянул на себя в зеркало. Вот его и сам черт не берет: всегда подтянут, гладко выбрит, лицо розовое. Щелкнув крышкой портсигара, Басалаго изящным жестом достал папиросу. Продул ее, и вспыхнул огонек зажигалки.
– Или власть ревкома, - сказал, - или...
За столом притихли. Басалаго выдал им долгую паузу - как актер, уверенный в том, что и в паузе есть глубокий смысл.
– Или проваливайте, к чертям!
– заорал он, раскидывая с грохотом стулья.
– Главнамуру нужны люди деятельные! Люди активного настроения! Верные помощники в борьбе за мир и процветание этого края... Ляуданский!
– Есть.
– Читай...
Глаза Ляуданского забегали по шпаргалке:
– "Всем, по всей России, по всем фронтам, по всей печати..."
– Дальше!
– рявкнул Басалаго.
Ляуданский щелкнул каблуками и сказал:
– Есть!
– но молчал.
– А вот дальше-то...
– вставил Харченко и тоже замолк. Басалаго оценил его на взгляд: "Этот "химик" - дерьмо!"
– С революционным народом, - сказал начштамур, разглядывая свою папиросу, - надобно говорить языком революции... Не можете? Ладно. Черт с вами! Пиши...
Он снял фуражку, залепленную сырым комом снега.
– "Уже десятые сутки, - диктовал, - кипит братоубийственная гражданская война, а в стране еще нет центральной власти... " Чего остановился? Пиши: "... власти нет". Совжелдор, - спросил лейтенант у Каратыгина, - есть власть?
– Нету, - ответил Каратыгин, почтительно привставая.
– "В связи со всем этим, - продолжал Басалаго, - разрушающим страну положением мурманский ревком"... Написал? "Мурманский ревком требует..." Двоеточие, проставь номер один...
Из-под пера Ляуданского, движимого сейчас только голосом Басалаго, выбегали и строились пункты "требований": 1. Немедленного прекращения братоубийственной борьбы за власть и образования сильной всенародной власти.
2. Направления всей политики нового правительства к скорейшему заключению демократического мира при обязательном условии тесного единения с союзниками.
Отойдя к окну, Басалаго оглядел рейд, заставленный кораблями русскими, британскими, французскими.
– Прочти мне последнюю фразу, - сказал он. Харченко через плечо Ляуданского услужливо прочел: "...при обязательном условии тесного единения с союзниками".