Из зарубежной пушкинианы

Фридкин Владимир Михайлович

Вот письмо Голицыной, отправленное Собаньской из Кореиза в Дрезден 22 августа 1831 года. Польское восстание подавлено, через неделю Витт будет назначен военным губернатором покоренной Варшавы. Голицына пишет: «Я создала для Вас уголок в Ореанде, думаю, он будет любим Вами и Констанцией (дочь Собаньской от первого брака). Здесь говорят, что маршал Паскевич скоро окончит эту жестокую и ужасную войну. Работаем над Вашим домом. Надеемся, что он понравится Вам и Вашему дорогому графу. Вам нужна ласка, и я собрала для Вас коллекцию полированных камней. Нет ни одного дня, когда я бы Вами не занималась…»

Примерно через месяц, 26 сентября 1831 года, Голицына пишет Собаньской из Кореиза: «Вы успокаиваетесь. Вашу душу покидает страх, происходит успокоение.

Я молюсь за Вас. Что делают Ваши друзья в Петербурге? Дело, которое, казалось бы, больше всего должно интересовать Витта, кажется, забыто. Мне хотелось бы, чтобы оно окончилось; это гораздо важнее для Констанции, чем для Вас. Но пусть будет не наша, а Господня воля». Не ясно, на какие события в жизни Собаньской откликается это письмо. Трудно предположить, чтобы Собаньская делилась с Голицыной своими неприятностями в Дрездене и вообще сообщала ей подробности своей секретной миссии в Польше. Во всяком случае, обсуждаемое дело, которое, «кажется, забыто», никак не связано со строительством дома для Собаньской в Ореанде. Это видно хотя бы из письма Голицыной, посланного Собаньской в Варшаву из Кореиза в феврале 1833 года. Голицына выражает радость по поводу замужества Констанции и далее пишет: «Ореанда стала культурнее, она Вас ждет, соседи тоже были бы рады Вас увидеть. Когда Вы будете писать любимой дочери, скажите ей, что у моря живут два любящих ее сердца». «Два любящих сердца», как ясно из писем, — сама Голицына и ее управляющий Ашер.

«Ореанда… Вас ждет». Из этих слов Голицыной можно понять, что дом в Ореанде для Собаньской и Витта готов. Однако последние письма Голицыной, написанные уже в 1836 году и адресованные Собаньской в Умань, молчат об этом. Свидетельство о том, что какое-то время Собаньская жила в Ореанде, мы находим в ее записках. Об Ореанде пишет графиня Эдлинг в письме Собаньской в 1834 году. Об этом же пишет маршал Мармон (герцог Рагузский) в нескольких письмах Собаньской, которые переписаны ее рукой. Первое письмо Мармона от 28 июня 1834 года написано через три дня после его отъезда из Ореанды, где он гостил у Собаньской и Витта. В том же году Мармон отправляет в Ореанду еще несколько писем.

Вот так неожиданно нам удается окончательно прочесть в письме Пушкина загадочное слово «Крым» и написанное им поверх него «другое слово, до сих пор никем не прочитанное». По моему мнению, этим непрочитанным словом была Ореанда. Не вызывает сомнений, что зимой 1829/30 года в Петербурге Собаньская делилась с Пушкиным своими планами поселиться в Крыму, в Ореанде. Отсюда и желание Пушкина приобрести «клочок земли в Крыму». Неожиданно мы узнаем и адрес того дома, вокруг которого мечтал бродить Пушкин. Видимо, Пушкин знал и о том, что хозяином дома в Ореанде будет Витт. Поэтому он не надеялся быть гостем в этом доме. Пушкин писал Собаньской: «Там смогу я совершать паломничества, бродить вокруг Вашего дома, встречать Вас, мельком Вас видеть…» Все это многое проясняет и в тональности писем, в общем настроении поэта в ту петербургскую зиму, накануне крутого поворота в его судьбе.

На этот раз предчувствие изменило Пушкину. Ему не довелось вернуться в Крым и бродить вокруг дома в Ореанде. Судьба уготовила другое. Четвертого марта Пушкин как будто неожиданно покидает Собаньскую, уезжает из Петербурга в Москву и уже 6 апреля просит руки Н. Н. Гончаровой. И по случайному совпадению в этот же день в «Литературной газете» публикуется пушкинское посвящение Собаньской. От Собаньской — к Гончаровой. От отчаяния, инстинктивного страха, «мучительных ощущений» — к прочному и верному чувству. От демона — к мадонне. И все же… В середине июля 1830 года, через два месяца после помолвки, Пушкин покидает Москву так же неожиданно, как в марте он оставил Петербург. Он едет в Петербург и возвращается в Москву к невесте лишь через месяц. Т. Г. Цявловская предполагала, что Пушкин ездил к Собаньской. Она писала: «Нам неизвестно, была ли летом 1830 года Собаньская в Петербурге и общался ли с ней Пушкин в это время. Но эта возможность

представляется нам очень вероятной». Записки Собаньской, датировка адресованных ей писем княгини Голицыной дают серьезное основание полагать, что Собаньская была в это время в столице.

Понимала ли Собаньская тогда или позже, что стихи и письма Пушкина приобщили ее к вечности? Из ее записок это никак не видно, упоминаний о Пушкине в них нет. И к этому мы еще вернемся. И еще вопрос. Не стояла ли в зиму и весну 1829–1830 годов за Собаньской и Пушкиным тень генерала Витта? И Т. Г. Цявловская, и А. А. Ахматова убеждены в этом. Вот что писала А. А. Ахматова: «Трудно предположить, что существо, занимавшееся предательством друзей и доносами в середине двадцатых годов и в начале тридцатых, именно в зиму 1829/30 года была далека от этой деятельности. А если она находилась в связи с Третьим отделением, невероятно, чтобы у нее не было каких-либо заданий, касавшихся Пушкина. Из письма Собаньской Бенкендорфу следует, что она писала ему до польского восстания, то есть до 1831 года… Значит, означенная Каролина писала Бенкендорфу в то время, когда встречалась с Пушкиным».

После подавления польского восстания Витт был назначен 29 августа 1831 года военным губернатором покоренной Варшавы, куда переезжает и Собаньская. Выполняя поручения Витта, Собаньская легко проникает в польскую революционную среду, предавая активных участников освободительного движения. Несмотря на старательную помощь Собаньской, царское правительство ей не доверяло. Когда Паскевич, царский наместник в Польше, обратился к царю с предложением о назначении Витта председателем Временного правительства, Николай отказал, мотивируя это таким образом: «Назначить Витта председателем никак не могу, ибо, женившись на Собаньской, он поставил себя в самое невыгодное положение, и я долго оставить его в Варшаве никак не могу. Она самая большая и ловкая интриганка и полька, которая под личиной любезности и ловкости всякого уловит в свои сети, и Витта будет за нос водить…»

В том же году Собаньскую по высочайшему повелению отзывают из Варшавы. Непосредственным поводом для этого послужил ее «провал» в Дрездене. Витт поручил ей слежку за польской революционной эмиграцией в Дрездене. Вот как пишет об этом сама Собаньская в письме к Бенкендорфу осенью 1832 года: «Мое общество составляли семья Сапега… Потоцкий, сын генерала, убитого 29 января, князь Любомирский и некий Красинский, подданный короля прусского. Этот последний, имевший ранее в Закрошиме портфель министра иностранных дел, стоявший во главе польского комитета в Дрездене, находившийся в постоянных отношениях с кн. Чарторыжским и всеми польскими агентами, был ценным знакомым. Так как он был ограничен и честолюбив, я легко могла захватить его доверие».

Витт, однако, совершил оплошность, не предупредив Шредера, русского посла в Дрездене, о миссии Собаньской. А тот, заподозрив Собаньскую в польских симпатиях, донес о ней Николаю. Вот так Собаньская оказалась в опале и не у дел. В уже упоминавшемся письме Бенкендорфу Собаньская умоляет шефа жандармов вернуть ей доверие, перечисляет свои заслуги перед Третьим отделением и, как бы оправдываясь, пишет о своем презрении к Польше («глубокое презрение, испытываемое мною к стране, к которой я имею несчастье принадлежать»). Нет меры ее отчаянию. «Вам известно, генерал, что у меня в мире больше нет ни имени, ни существования, жизнь моя смята, она окончена…»

В 1836 году Витт бросил Собаньскую. Еще раньше умерла ее единственная дочь Констанция. Мы узнаем об этом из писем графини Эдлинг и маршала Мармона к Собаньской, переписанных ею в альбом. Собаньская живет в Кореизе в доме княгини Анны Сергеевны Голицыной. Об этом рассказывают ее записи. На одной из страниц вклеена картинка: вид Кореиза с надписью «Кораисъ». За 1836 год в альбоме есть несколько записей, некоторые по-польски, но больше по-французски. Есть и французские стихи. В этих записках преобладает мрачное настроение: разочарование, одиночество, жалобы на судьбу, думы о хлебе насущном, страх перед будущим.