Из зарубежной пушкинианы
Шрифт:
По-видимому, материальные заботы, страх перед одиночеством побуждают Собаньскую в том же году снова выйти замуж. Ее мужем становится адъютант Витта Степан Христофорович Чиркович. Первое время Чирковичи жили в Умани Киевской губернии. Там же был сделан ряд записей в дневнике, туда же адресовались письма Голицыной. В 1838–1839 годах Чирковичи живут в Кореизе в доме, который после смерти княгини Голицыной перешел к баронессе Беркгейм. Через несколько лет С. Х. Чиркович скончался.
В 1846 году после смерти Чирковича Собаньская покинула Россию и уехала путешествовать по Германии, Франции и Италии. В Висбадене 5 октября 1846 года она присутствовала на свадьбе племянницы Анны Ганской (дочери Эвелины) и Георга Мнишека. На Украину она вернулась в 1847 году.
Одну из версий предлагает А. А. Ахматова, хотя она, конечно, не подозревала о существовании дневника у Собаньской. «То, что Собаньская, дожив до 80-х годов, так глухо молчала о Пушкине — mauvais signe [дурной знак]. Женщина, которая в России собирала самые редкие и труднонаходимые автографы (тюремный автограф Марии-Антуанетты, автограф Фридриха II…) и, очевидно, знала им цену, не сохранила безумные письма Пушкина. Как стало известно сравнительно недавно, уже в самом начале 30-х годов, она была агенткой Бенкендорфа. Очень вероятно, что и к Пушкину она была подослана и боялась начинать вспоминать, чтобы кто-нибудь еще чего-нибудь не вспомнил. Это, как известно, сделал Вигель для одесского периода ее жизни».
Записки Собаньской из Парижской библиотеки Арсенал невольно наводят на мысль еще об одной загадке. Известно, что у Собаньской был альбом с автографами. В этот альбом Пушкин вписал 5 января 1830 года свое послание «Что в имени тебе моем…». Этот альбом видел Крашевский у Собаньской в 1843 году. Впоследствии, в начале 1930-х годов, альбом Собаньской вместе с автографом Пушкина был найден Базилевичем в Киеве. Как случилось, что Собаньская, уехав из России, увезла свой дневник, письма Голицыной, но оставила бесценный альбом с автографами?
Т. Г. Цявловская связывала отъезд Собаньской в Париж с тем, что овдовела ее сестра Эвелина Ганская, которая была замужем за Бальзаком. Из записки Собаньской, хранящейся в ее дневнике, видно, что из Одессы она уехала значительно раньше, 26 июня 1848 года. Точная дата ее приезда в Париж неизвестна. В Париже Собаньская вновь обретает новое имя. Она выходит замуж за французского поэта Жюля Лакруа (1808–1887). В дневник Собаньской вложена нарядная открытка с надписью по-французски. Вот ее перевод: «Мадам Каролина Чиркович, урожденная графиня Ржевусская, имеет честь сообщить о своей свадьбе с г-ном Жюлем Лакруа. Париж, 6 ноября 1851 года». Молодожены поселились на Монмартре, на улице Martyrs, 47. Невеста была старше жениха на 14 лет. Поэт Жюль Лакруа был родным братом писателя и историка Поля Лакруа, библиотекаря Арсенала. Это и объясняет, почему дневник Собаньской впоследствии оказался именно там. Через много лет, в 1872 году, Жюль Лакруа выпустил стихотворный сборник «Позорный год», где в одном из сонетов воспел свою жену. В этом году Собаньской исполнилось 78 лет, и это любовное поэтическое послание, видимо, было уже последним… Судьба оказалась суровой к Жюлю Лакруа: он ослеп, и Собаньская прожила со слепым мужем 13 лет.
А теперь об истории самой находки. Она началась в 1982 году, когда я познакомился в Париже с Георгием Михайловичем Воронцовым-Вельяминовым, праправнуком Пушкина, о котором я уже писал на страницах этой книги. В один из парижских вечеров в своей квартире на улице Алезья он рассказал мне об удивительной находке — записках Каролины Собаньской. Просмотрев ее записки, Георгий Михайлович вынес твердое убеждение, что это была не только умная и талантливая, но одинокая и глубоко несчастная
«Вспомните хотя бы этот цветок или память о Крыме, которая встает с каждой страницы ее записок. Ее отношения с Пушкиным — удивительный эпизод пушкинской биографии. Пушкин называл ее демоном, он страстно любил ее и боялся. Его тянуло к ней, как мотылька тянет к огню, но в какой-то момент что-то оттолкнуло его от Собаньской. Скорее всего это было предчувствие, которым он был так наделен. Ведь он ничего не знал о ее тайной жизни». Георгий Михайлович задумался, как будто что-то вспомнил. «Знаете, когда я думаю о доверчивости Пушкина, его незащищенности, мне вспоминаются строчки из стихотворения покойного Высоцкого: „Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души“».
Георгий Михайлович тогда сказал, что собирается поработать над записками и рассказать о них. А когда в конце 1982 года в Москву пришло неожиданное известие о его скоропостижной смерти, я вдруг вспомнил, что так и не поинтересовался, в каком парижском архиве он нашел записки Собаньской. Об этом я узнал только шесть лет спустя от его дочери Надежды Георгиевны Воронцовой-Бэр, когда снова приехал в Париж. В той же квартире на улице Алезья в креслах у старого торшера под знакомой мне картиной, изображавшей дуэль Ленского с Онегиным, мы долго говорили об ее отце. Тогда-то она и рассказала мне о библиотеке Арсенал, которой долгие годы заведовал шурин Собаньской. Там я и нашел записки «кузины г-жи Любомирской» и засохший цветок, который она сберегла как память о России.
Цветок засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я;
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя:
Где цвел? когда? какой весною?
И долго ль цвел? и сорван кем,
Чужой, знакомой ли рукою?
И положен сюда зачем?
На память нежного ль свиданья,
Или разлуки роковой.
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тени лесной?
И жив ли тот, и та жива ли?
И нынче где их уголок?
Или уже они увяли,
Как сей неведомый цветок?
«…увяли, как сей неведомый цветок…» В одном из писем к Собаньской Пушкин предсказывал ей: «Но Вы увянете; эта красота когда-нибудь покатится вниз, как лавина. Ваша душа некоторое время еще продержится среди стольких опавших прелестей — а затем исчезнет, и никогда, быть может, моя душа, ее боязливая рабыня, не встретит ее в беспредельной вечности».
* * *
В фонде Жюля Лакруа в библиотеке Арсенал много документов. Здесь и переписка семьи поэта, письма Генрика Ржевусского сестре, переводы (много из Шекспира). Разбирая все это, я ловил себя на мысли, что ищу старые дагерротипы. Ведь портрет Собаньской пушкинисты ищут давно и безуспешно. К сожалению, ни в библиотеке, ни в доме Бальзака в Пасси, ни в музее Мицкевича в Париже фотографий и портрета Собаньской не оказалось. Разбирая архив Жюля Лакруа, я нашел предсмертное письмо Собаньской своему мужу. В каталоге оно значилось как «завещание» Каролины Лакруа. Письмо было написано на двух листках с траурной каймой. Читая его, я забыл о цели своего поиска, о фотографиях. Вот текст этого письма в переводе с французского: