Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
Начался этот разговор с предметов вполне конкретных: у моего собеседника
— адъюнкта академии Жуковского — накопилось несколько вопросов, связанных
с его будущей диссертацией. Ему, естественно, хотелось, чтобы в ней нашло
отражение и полученное им по определенному профилю инженерное
образование, и опыт летной и летно-испытательной работы, и, конечно, то, что он
увидел и понял, глядя с самой высокой из доступных человеку наблюдательных
позиций — из космоса. Впрячь в одну телегу
известно, довольно нелегко. А тут коней (или, если хотите, ланей) было даже не
два, а три. Немудрено, что план предстоящей диссертационной работы
компоновался трудно и вопросов возникало при этом изрядное количество.
Комаров явно стремился не упускать никакой возможности обговорить эти
вопросы (конечно, я был далеко не единственным, к кому он с ними обращался).
Но с проблем научно-технических наш разговор только начался. Незаметно он
перешел в область материй житейских, общечеловеческих, даже философских.
Володя отличался умом глубоким, выражение аналитическим. В каждой
проблеме — начиная, скажем, с оптимального расположения оборудования в
кабине космического корабля и кончая смыслом жизни — он стремился
докопаться если не до конца (чего, например, в последнем из приведенных
вопросов, насколько я знаю, пока еще не удалось никому), то, во всяком случае, до наибольшей достижимой глубины. Серьезный, неторопливый разговор с ним
был не просто интересен — он обогащал собеседника. Обогащал информационно, а главное — душевно. Не запомниться такой разговор не мог.
360 Константин Петрович Феоктистов на космодроме — как, впрочем, и в
королёвском конструкторском бюро, и во всех прочих местах, в той или иной
степени причастных к космическим исследованиям, — был одной из
центральных фигур с тех пор, как начались сами эти исследования. Но сейчас, в
дни, предшествовавшие пуску «Восхода», он фигурировал в новом, несколько
непривычном для окружающих качестве — космонавта. Правда, как читатель уже
знает из рассказа А. М. Исаева, непривычным и новым это было для нас, а сам
Феоктистов стремился — более того, считал себя морально обязанным — лететь
в космос еще с тех бесконечно далеких (пять лет в истории космонавтики — срок
огромный) времен, когда он был в числе первых участников и даже инициаторов
всего этого дела.
Но мы, повторяю, об устремлениях Константина Петровича до поры до
времени ничего не знали. Во всяком случае, я не знал. Даже подозревать не мог.
Очень уж не вязался внешний облик Феоктистова — худощавого, отнюдь не
атлета по сложению, уже в то время слегка седоватого мужчины, да еще с очками
на лице — с теми представлениями о «богатыре космонавте», которые
господствовали в те годы даже среди
проведения полетов человека в космос. Да и самих «мальчиков» как-то незаметно
убедили в этом. Характерен ответ одного из них на вопрос корреспондента о том, что требуется от человека, желающего стать космонавтом: «Прежде всего
хорошее здоровье. .» Видите как — «прежде всего»!. Ну а такого впечатления, что он большой здоровяк, Феоктистов, честное слово, не производил..
В общем, история повторялась: космонавтика проходила через те же этапы, которые в свое время прошла авиация. Очень живучим был, в частности, предрассудок относительно приличествующей летчику внешности («похож па
летчика — не похож на летчика») — предрассудок, по существу, вроде бы
безобидный, но тем не менее изрядно надоевший тем моим коллегам, которым, подобно мне, господь бог не отпустил необходимых атрибутов упомянутой
сильно героической внешности.
Правда, уже в то время существовала и противоположная — я бы сказал,
полемически полярная — точка зрения. Ее выразил академик Л. Д. Ландау, познакомившийся с испытателем парашютов Героем Совет-361
ского Союза Е. Н. Андреевым и сформулировавший свои впечатления от этого
знакомства в безапелляционной фразе: «У героев никогда не бывает героического
вида. Героический вид только у трусишек. .» Не уверен, что эта обратная точка
зрения подтверждается жизнью лучше, чем первая. Наверное, все-таки тут
вообще закономерной связи между «видом» и внутренней сущностью человека
нет: бывает и так, бывает и этак. .
Если же говорить о героизме не вообще, а конкретно, применительно к
личности К. П. Феоктистова, то следует вернуться от шестьдесят четвертого года
к трудному военному сорок второму. Именно тогда он, шестнадцатилетний, начал свою боевую биографию фронтовым разведчиком, связником, несколько
раз ходил за линию фронта и в конце концов был схвачен гитлеровцами и —
расстрелян. Поставлен на край глубокой ямы и расстрелян!. К счастью, торопившийся фашист не убил, а только тяжело ранил его. Он остался жив.. Но, скажите, много ли мы знаем людей, которые в свои шестнадцать лет смотрели в
дырку пистолетного ствола, ждали пулю в лоб и, пройдя через это, сохранили бы
нервную систему так называемого сильного типа? Сохранили, как поется в одной
хорошей песне, «на всю оставшуюся жизнь».. Да что там в шестнадцать лет!. В
любом возрасте!
А потом, в мирные дни, не только не звонили бы об этом на всех
перекрестках (случается ведь и такое, в том числе и с людьми, имеющими
настоящие, невыдуманные заслуги), но, напротив, прилагали бы все усилия, чтобы эти заслуги остались никому не известными.