Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
Пожаловался Комаров — и его поддержал Феоктистов — на тесноту в
корабле: «Хоть бы позу немного переменить. Ноги, например, вытянуть или как-
нибудь иначе, но переменить». (В это время уже наносились на бумагу контуры
будущего космического кораб-
369
ля «Союз», как мы знаем, «двухкомнатного» — несравненно более просторного, чем «Восток» и «Восход».)
Егоров заметил, что работа в течение всего полета была крайне напряженная: за исключением времени сна,
Это мы тогда услышали впервые — и с той поры слышали едва ли не после
каждого полета. Даже после самых длительных экспедиций.
Когда Борис Борисович Егоров рассказывал о том, как брал на анализ кровь у
товарищей по экипажу, сидевший рядом со мной мой старый — со студенческих
времен — товарищ пошутил: «Вот оно, первое кровопролитие в космосе». Ни он, ни я, да и вообще никто не мог знать, что первое настоящее кровопролитие на
путях человека в космос — не за горами. И что жертвой его окажется этот
глубоко симпатичный всем нам человек в тренировочном костюме, смотрящий на
нас вдумчивым взглядом и спокойно, без намека на рисовку, отвечающий на
наши вопросы — командир «Восхода» Володя Комаров,
Присутствие Феоктистова и на послеполетных докладах космонавтов было
тоже для всех привычно. Но раньше он слушал и дотошно — пожалуй, дотошнее, чем кто-либо другой, — расспрашивал космонавта. А сегодня рассказывает сам.
Рассказывает очень интересно, проявляя незаурядную наблюдательность не
только в том, что прямо входило в круг его обязанностей инженера-экспериментатора: «Внутри космического корабля взлет не производит такого
сильного впечатления — грохот, пламя и так далее, — как при наблюдении в
Земли. . На активном участке, даже на пиках перегрузки, сохраняется полная
ясность мышления; можно анализировать происходящее не хуже, чем в обычных
условиях, в частности — оценивать аварийные ситуации, если таковые
возникнут. . Ощущения вначале похожи на самолетные — и по шуму, и по
плавным покачиваниям, а во время работы последней, третьей ступени—вроде
как в поезде: даже потряхивает, будто на стыках рельсов. . Физиологическое
проявляется в техническом: на этапе выведения быстро растет влажность в
кабине, чуть ли не на глаз видно, как ползет стрелка прибора, — видимо, резко
увеличивается потоотделение.. Невесомость в космическом корабле
непосредственно ощущается меньше, чем в салоне самолета Ту-104 на
тренировках, — наверное, потому, что в са-
370
молете происходит свободное плавание, а в космическом корабле все время
какой-нибудь частью тела чего-то касаешься. .» — и так далее, до посадки
(кстати, первой
Тут же выяснилось, что Константин Петрович в полете не только делал в
планшете предусмотренные заданием записи, но сразу наносил точки на
миллиметровку — хотел видеть, как они ложатся на кривую. И снова — в
который уж раз — возникают у меня ассоциации с авиацией. Ведь в
испытательных полетах хорошие, опытные инженеры-экспериментаторы издавна
любили еще в воздухе прикинуть, как себя ведут эти своенравные, упрямые
точки. И не раз бывало, что, уже выполнив все заданные режимы, спросишь
своего наблюдателя:
— Ну как, вроде все сделали?
И услышишь в ответ:
— Минутку.. Сейчас нанесу.. Так, так. . Знаешь, давай повторим
площадочку на девяти тысячах... Чего-то она выскакивает.
Великое дело — текущая информация о ходе эксперимента. Феоктистов это
чувствовал точно так же, как наши авиационные ведущие инженеры.
Впрочем, удивляться этому сходству не приходилось. Ведь действительно в
работе экспериментаторов на любых летательных аппаратах общего по крайней
мере не меньше, чем различного. Все правильно, так оно и должно было быть. .
Впоследствии я слышал и читал немало высказываний Константина
Петровича по самым разным вопросам — начиная с узкопрофессиональных
(«Является ли старт с орбиты спутника Земли обязательным условием полета к
Луде и планетам?») и кончая такими, как, скажем, философия творчества («С чего
начинается истинный акт творчества?»). И всякий раз любовался — даже в тех
случаях, когда был не во всем согласен с ним, — самой манерой, стилем его
мышления, в котором строгая логичность и прочная подкрепленность
обширными фактическими знаниями неожиданно сочетается с оригинальностью, нестандартностью подхода к явлениям жизни. В этом у него много общего с его
коллегой Борисом Викторовичем Раушенбахом (хотя если говорить об их
взглядах на какие-то конкретные вопросы, то они могут оказаться диаметрально
проти-
371
воположными — именно вследствие того, что обоим присуще выраженное
индивидуальное своеобразие мышления).
Интересно восприятие Феоктистовым личности С. П. Королева. В беседе с
кинорежиссером А. Михалковым-Кончаловским на вопрос, испытывал ли он на
себе влияние какого-то большого мастера, Феоктистов, много лет проработавший
рука об руку с Королевым, отвечает вопреки всем ожиданиям читателей (а также, как мне кажется, и самого задавшего вопрос собеседника): «.. если говорить о