Избранное. Стихи, песни, поэмы

Городницкий Александр Моисеевич

Плавание

Невозможно на сфере движение по прямой.Отвыкаешь со временем ост отличать от веста,Ведь куда бы ни плыл ты – в итоге придёшь домой,Постарев на полгода, а значит – в другое место.Любопытства хватает на первые десять лет,А потом понимаешь – нельзя любопытствовать вечно.На вопросы твои не пространство даёт ответ,А бегущее время, – уже не тебе, конечно.Океан не земля – он меняется и течёт,Пересечь его трудно и лайнеру, и пироге.Капитаны безумны – один Одиссей не в счёт,Он домой торопился и просто не знал дороги.Покидающий гавань уже не вернётся сюда,Без него продолжается шумная жизнь городская.От намеченных курсов вода отклоняет суда,Из минуты в минуту стремительно перетекая.1988

Русская церковь

Не от стен Вифлеемского хлеваНачинается этот ручей,А от братьев Бориса и Глеба,Что погибли, не вынув мечей.В землю скудную вросшая цепко,Только духом единым сильна,Страстотерпием

Русская церковьОтличалась во все времена.Не кичились седые прелатыВатиканскою пышностью зал.На коленях стальных императорПеред ними в слезах не стоял.Не блестел золотыми дарамиДеревенский скупой аналой.Пахло дымом в бревенчатом храмеИ прозрачной сосновой смолой.И младенец смотрел из купелиНа печальные лики святых.От татар и от турок терпели,Только более всех – от своих.И в таёжном скиту нелюдимом,Веру старую в сердце храня,Возносились к Всевышнему с дымом,Два перста протянув из огня.А ручей, набухающий кровью,Всё бежит от черты до черты,А Россия ломает и строит,И с соборов срывает кресты.И летят над лесами густымиОт днепровских степей до Оби,Голоса вопиющих в пустыне:«Не убий, не убий, не убий!»Не с того ли на досках суровыхВсё пылает с тех памятных летСвет пожара и пролитой крови,Этот алый пронзительный свет?1988

Камиль Коро

Разрушение СодомаНа картине у Коро, –Угол каменного дома,Дуб с обугленной корой.Красный дым на небосводе,Сжаты ужасом сердца,Дочь из города уводитПрестарелого отца.На лету сгорает птицаМеж разрядов грозовых,И темны от страха лицаПрародителей моих.Разрушение СодомаНа картине у Коро.Нет людей в долине Дона,Нет на Темзе никого.Обгорят у лавров кроны,В реках выкипит вода, –Нет гражданской обороныОт Господнего Суда.Разрушение СодомаНа картине у Коро.Возле ног, как ад, бездонноРазверзается метро.Долго после вернисажаБудит в полночи меняЖаркий воздух в дымной саже,Пляска тёмного огня.И до самого рассветаСотрясает блочный домНебо Ветхого ЗаветаС чёрным атомным грибом.1988

Цусима

Цусимы погребальные дымыИз памяти изгладились едва ли.Почти что век всё бередит умыЛегенда о бездарном адмирале,Отдавшем наш Балтийский грозный флотНа истребленье азиату Того.Что знали мы до этого? – Немного.Архив японский новый свет прольётНа давний полюбившийся нам мифО глупости. Вводя эскадру в дело,В кильватер флагман выстроил умелоСвои суда, врага опередив.И правые борта окутал дым,И грянули басы наводки дальней,Но не было заметных попаданий –Ответ же оказался роковым.Напрасны обвинения молвыВ стрельбе неточной. Дело было вот как:Без промаха сработала наводка,Снаряды же не взорвались, увы.Из побеждённых кто об этом знал,Когда, лишенный флота и охраны,Рожественский, злосчастный адмирал,Сдавался в плен? – Хлестала кровь из раны.Кто клевету бы после опроверг,Припомнив запоздалый этот довод?Империя, как взорванный дредноут,Пошла крениться ржавым брюхом вверх.И двинулся беды девятый вал,Сметая государства и народы.Рожественский, конфузный адмирал,Не ты виновник нынешней свободы.Не флагманы, разбитые поврозь,И не раскосый желтолицый ворог –Виной пироксилин – бездымный порохИ русское извечное «авось».1988

Русская словесность

Святой угодник МирликийскийСо свитком в высохшей руке.Исток словесности российскойВ церковном древнем языке.Духовный, греческо-славянский,Его надёжа и оплот,Неповоротливый и вязкий,Как в сотах затвердевший мёд.Не куртуазные баллады,Не серенады струнный звон,А тусклый свет и едкий ладан,И Богу истовый поклон.В неё вложила голос вескийНебес торжественная синь.Язык церковный здесь и светскийНе разводила врозь латынь.Из бывших риз её знамёна.Есть в музыке её речейСуровость Ветхого канонаИ жар оплавленных свечей.Не лёгкость музы, что незримоОпределяет лад стихов,А покаяние и схима,И искупление грехов.Не современные манеры,Газетный шумный разнобой,А правота жестокой веры,Враждебность к ереси любой.1988

Колокол Ллойда

Между реклам, магазинов и бронзовых статуй,Грузных омнибусов и суеты многолюдной,В лондонском Сити, от времени зеленоватый,Колокол Ллойда звонит по погибшему судну.Зрелище это для жителей обыкновенно.В дымное небо антенны уводят, как ванты.Мерно звенит колокольная песня Биг-Бена,Вторят ему погребальные эти куранты.Стало быть, где-то обшивку изранили рифы,Вспыхнул пожар, или волны пробили кингстоны.Жирные чайки кружатся, снижаясь, как грифы.Рокот

воды заглушает проклятья и стоны.Кто был виною – хозяин ли, старая пройда,Штурман беспечный, что спит под водой непробудно?В лондонском Сити, у двери всесильного ЛлойдаКолокол медный звонит по погибшему судну.Где ты, моё ленинградское давнее детство?Тоненький Киплинг, затерянный между томами?Тусклая Темза мерцает со мной по соседству,Тауэр тонет в томительно тёмном тумане.Как же я прожил, ни в Бога, ни в чёрта не веря,Вместо молитвы запомнивший с детства «Каховку»?Кто возместит мне утраты мои и потери?Кто мне оплатит печальную эту страховку?Сходство с судами любому заметить нетрудноВ утлом гробу или в детской тугой колыбели.Колокол Ллойда звонит по погибшему судну, –Не по тебе ли, любезнейший, не по тебе ли?В час, когда спим и когда просыпаемся смутно,В час, когда время сжигаем своё безрассудно,В лондонском Сити, практически ежеминутно,Колокол Ллойда звонит по погибшему судну.1988

«Из всех поэтов Кушнера люблю…»

Из всех поэтов Кушнера люблю,Он более других мне интересен,Хотя гитарных не выносит песен,Которые поём мы во хмелю.Мне нравится традиционный стройЕго стихов, гармония неброскихПолутонов, которые поройМилее мне, чем гениальный Бродский.Быть может, переехавший в Москву,Я оттого люблю их, что другиеВо мне не вызывают ностальгииТуманную и вязкую тоску.Из всех поэтов Кушнера люблю,За старенький звонок у старой двери,За то, что с детства он остался веренПлывущему над шпилем кораблю.За то, что не меняет он друзей,Что и живёт он там как раз, где надо –На берегу Таврического сада,Близ дома, где Суворовский музей.И я опять стремлюсь, как пилигрим,Туда, где он колдует над тетрадкой,И кажется не горькою, а сладкойВся жизнь моя, написанная им.1988

Памятник

Я обошёл все континенты света,А город мой всё тот же с давних пор,Там девочка, склонясь у парапета,Рисует мост, решётку и собор.Звенят трамваи, чаек заглушая,Качает отражения вода.А я умру, и «часть меня большая»Не убежит от тлена никуда.Моих стихов недолговечен срок.Бессмертия мне не дали глаголы.Негромкий, незапомнившийся голосСотрут с кассет, предпочитая рок.Прошу другого у грядущих дней,Иная мне нужна Господня милость, –Чтобы одна из песен сохранилась,Став общей, безымянной, не моей.Чтобы в глухой таёжной стороне,У дымного костра или под крышей,Её бы пели, голос мой не слыша,И ничего не зная обо мне.1988

Монолог Моисея

Прегрешенья наши, Господи, прости нам.Пусть никто не обвинит меня в тиранстве.Сорок лет вожу народ я по пустыне,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве.Про жестокий им назначенный экзаменЗнают путники бредущие едва ли,Эти женщины с бездонными глазамиИ мужчины, что оковы разбивали.Тот, в ком с детства кровь от страха в жилах стынет,Неспособен жить при равенстве и братстве.Сорок лет вожу народ я по пустыне,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве.Вот идут они, словам моим поверя,Позабыв об униженьях и напастях,Но нельзя войти в сияющие двериС синяками от колодок на запястьях.Всё возможно только средствами простыми, –Мы в самих себе не в силах разобраться.Сорок лет вожу народ я по пустыне,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве.След причудливый за нами вьётся гибко.Звон бубенчиков и топот караванный.Тем, кто вышел вслед за мною из Египта,Не добраться до Земли Обетованной.Схоронив своих мужей в песке постылом,Плачут вдовы в белом траурном убранстве.Сорок лет вожу народ я по пустыне,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве.Треплет ветер их убогую одежду.Солнце гневное восходит на востоке.Я внушаю им покорность и надеждуИ считаю им отпущенные сроки.Бурдюки с водой становятся пустыми.Серый коршун растворяется в пространстве.Сорок лет вожу народ я по пустыне,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве.Скоро смерть в свои холодные объятьяИ моё возьмёт измученное тело,Но не должен прежде срока умирать я,Не закончив мне порученное дело.И покуда не скончается последний,Буду я водить народ мой по барханам.В царство светлое войдёт его наследник,Лишь родителя увидев бездыханным.Мне на посох всё труднее опираться.Бог всевидящий, меня не слышишь разве?…Чтобы вымерли родившиеся в рабстве,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве!1988

Пётр Первый судит сына Алексея. Картина Николая Ге

Прогрессу мешает духовность.Не ведая истины сей,Умрёт от подушки пуховойЦаревич святой Алексей.В немецком постылом мундире,С родителем встрече не рад,Он на пол глядит в Монплезире,Ступая на чёрный квадрат.Ах, шахматной партии этойНедолог печальный конец!Внизу ожидает карета,И в сторону смотрит отец.Боярин предерзостный ПушкинКазнён за лихие дела.Молчат перелитые в пушкиЧугунные колокола.Волны опьяняющий запахПером описать не берусь.Россия стремится на Запад, –В скиты удаляется Русь.Хмельных капитанов ораваУводит на Балтику флот.Держава уходит направо,Духовность – налево идёт.1989