Избранное
Шрифт:
– Ну, а относятся как к тебе?
– Да вот опять зарплату прибавили. Наверное, боятся, как бы не ушел от них.
Она думала: наверное, он очень способный. Тогда уж совсем обидно, что такой лентяй. И пыталась хоть чем-нибудь его задеть и разозлить.
– Что ж ты за мужик, если ничего не хочешь! Все бы тебе только хиханьки да хаханьки. Да ты самая настоящая стрекоза! Только бы лето красное пропеть.
– А что? Тоже хорошо…
– Откуда в тебе это – что ты ничего не хочешь? Ты просто не понимаешь! Вот помяни мое слово – хватишься, когда-нибудь,
– Тогда уйду в монастырь. Если на работе отпустят…
– Да ну тебя… – На разговоры с ним не хватало терпения. Непонятно, чего в нем было больше – лени или самодовольства.
О своих родителях она рассказывала ему все. И сколько им лет, и где работают, и много ли получают. Отца только недавно назначили начальником цеха, и она этим гордилась. Даже ставила его Веньке в пример. Считала, что делала это очень умело и незаметно. О родителях Сквознякова она знала лишь то, что оба они работают в министерствах. Больше Венька ничего не рассказывал, хотя она и спрашивала.
В тот день собирались пойти в кино. Простояли минут сорок в очереди, но билеты не достали. На улице шел мокрый снег. Гулять не хотелось. И тогда Венька предложил поехать к нему домой. Она обрадовалась, – уже давно думала, почему он ни разу не приглашал ее к себе.
Поднялись мимо лифтерши по широкой, на удивление вычищенной лестнице к его квартире и вошли в прихожую, больше походившую на зал, чем на место для пальто и башмаков. Навстречу вышла строгая пожилая женщина в длинном халате. Поздоровалась, обратилась к Веньке на «вы», сказала, что обед готов, и ушла.
Она спросила:
– Вень, а это кто такая была?
– Приходит маме помогать. Скажу, пусть-ка чаю принесет…
В его комнате она остановилась у книжных полок, рассматривала издания, о которых до этого дня только слышала. Не выдержала и спросила:
– А кто у тебя отец?
Венька ответил. Она подумала: «А я еще своим отцом перед ним хвасталась, как последняя дура».
Потом был июнь, жаркий-прежаркий, со светлыми голубоватыми ночами, и в проеме окна на немеркнущем небе только одна-единственная яркая звезда.
– Эй, ты спишь, что ли? – спрашивает она.
– Не… Это я так… – отзывается Венька.
А час назад, казалось, насмерть поругались. Не поняла, что это он вдруг, а когда дошло, охватила злость: «Ах, вот ты что! А ну пошел отсюда! Ну, этого я тебе не прощу! Значит, как бы ребенка не было! Боишься!». Он ответил спокойно, без вины в голосе:
«Чудачка. О тебе ж беспокоился». Если бы попытался оправдаться, выгнала бы наверняка. Но это его спокойствие и заставило поколебаться.
Она не спала, лежала с открытыми глазами, смотрела, как светает, слушала его дыхание и думала, что выйдет за него замуж. И будь что будет, как-нибудь проживут.
А уже совсем последнее: конец лета, почти ночь; тепло, но сильный ветер. Венька был у нее и она вышла его проводить. Стоят на
Гремела музыка, посреди зала, мешая им пройти, танцевали. За столиком, к которому их вел Димка, сидели человек десять. Венька стоял с бокалом в руке и что-то говорил. Когда он закончил, все рассмеялись, кто-то даже захлопал.
Она остановилась за Сквозняковым. Димка начал: «А вот это, ребята, познакомьтесь…». Венька обернулся и она, опережая его, представилась: «Ольга» – всем, стало быть и ему, и улыбнулась. Кто не знал, подумал бы, что они незнакомы, кто знал, решил бы, что она шутит. Видела, как Венька следил за ней, когда шла к свободным стульям в конце стола, усаживалась, что-то говорила Лешке.
Рядом с Венькой сидели две молодые женщины. Одна – худая, чуть сутуловатая с распущенными черными волосами, другая – плотная блондинка, обтянутая узким светло-серым свитером. Женщины разговаривали с Венькой и то и дело начинали хохотать.
В том углу, где сели они с Лешкой, мужики чуть ли не половину вечера нудно выясняли, у кого какое лыжное снаряжение и кто где катался. Потом пошли анекдоты, большей частью с пикантностями. Особенно старались симпатичный певец из Ростова и лысоватый Володя – приятель Димки. Танцевали, снова собирались за стол, перебивая друг друга, что-то рассказывали, искали официанта, чтобы еще заказать.
Венькиных подружек пригласили; Лешка спорил с каким-то парнем о хоккее. Она сидела с Ленкой. Подошел Сквозняков, наклонился, обнял их обеих за плечи, обратился к Ленке:
– А ведь я твою подругу в старинные наши времена знавал.
– Да наверняка встречались у нас. Разве ж такую женщину не запомнить! Не то, что эти две твои. – Она кивнула в сторону и засмеялась. – Я вот скажу жене, как ты тут развлекаешься.
– А я от нее ничего не скрываю. Сам все рассказываю.
– Ну, уж прям.
– Точно.
– Я спрошу, что ты ей в этот раз расскажешь.
– А вы что не танцуете?
– Никто не приглашает.
– Неужели? А мне можно вас пригласить? – Венька обратился к ней. Она нехотя встала, всем своим видом показывая, что делает это без особого удовольствия.
Пробирались между столиками на заполненную танцующими середину зала, нашли свободное место. Венька обнял ее, хотел прижать к себе, но она отстранилась. Он наклонился, сказал: «О, память сердца! Ты сильней рассудка памяти печальной…».
Она недовольно фыркнула, качнула головой:
– Тогда было: «Приедается все, лишь тебе не надо примелькаться».
– Тоже хорошие стихи.
Ожидала вопросов: что? как? когда? где сейчас? Но ошиблась, – Венька ни о чем не спросил. И насмешек тоже не было. Все время, пока танцевали, молчал. В тот вечер она несколько раз ловила на себе его взгляд и со злорадством думала: «Ну, посмотри, посмотри».