Избранное
Шрифт:
— Какая станция передает?
— Не знаю.
Халиль все еще держал управляющего на пороге, не приглашая в комнату.
— Вы не позволите мне, эфендим, пройти в квартиру?
— Если вам этого хочется — пожалуйста.
Хасан-бей присел за стол, вытащил какие-то бланки. Оказывается, от нас требовалось ответить на все вопросы анкеты. Каждый из нас заполнил анкету, и Хасан-бей тщательно сложил их и скрепил скрепкой.
— Похоже на перепись населения, — сказал Экрем. — Только у нашего уважаемого управляющего это организовано
— Да, я очень люблю всяческие анкеты. Но посудите сами, эфендим, разве мои бланки не отличаются от бланков Сабахаттина-бея?
Ну и пройдоха!
— Позвольте задать вам вопрос, ходжа, — сказал Наджи.
— Пожалуйста, слушаю вас.
— Как вам известно, мы больше никого не зовем к себе в гости. Так вот, хотелось бы узнать, имеем ли мы право сами ходить в гости? Изредка по вечерам, а?
Очки Хасана-бея сползли на кончик носа, и он пристально глянул на Наджи поверх очков.
— Мое личное мнение не имеет никакого значения. Могу, если угодно, проконсультироваться у Сабахаттина-бея.
— Благодарю вас, именно это я и хотел узнать.
— Простите, не понял, что именно вы хотели узнать?
— Имеете ли вы собственное мнение.
Хасан-бей помотал головой, но ничего не ответил. Закончив писать, он поднялся.
— Ну, вот и все. Благодарю за содействие. Простите, что отнял у вас время. Всего хорошего.
«Всего хорошего» он произнес нараспев с интонацией Зеки Мюрена [83] . Покинув нашу квартиру, он позвонил в соседнюю дверь.
83
Зеки Мюрен — популярный турецкий певец, исполнитель старинных народных песен.
Песня по радио давно закончилась.
— Не будем больше отвлекаться, друзья! — крикнул Мурат. — Беритесь за учебники, продолжаем наше дело.
Мы вновь расселись по своим местам и стали читать вслух. Я бубнил параграф из учебника, а мысли были заняты совсем другим. Почему, думал я, один Мурат занимается поиском? Совсем не обязательно искать с помощью радиоволн, можно и руками, и глазами. Наверно, если мы начнем носиться по квартире, обшаривая каждый уголок, это будет мешать Мурату. Ладно, пусть нынче ночью возится со своим приемником. А завтра, как вернемся, приступим к самому тщательному обыску.
Было уже поздно. Нестерпимо хотелось спать, зевота одолевала меня. Вдруг звякнул звонок у входной двери. Ругательство готово было сорваться с моих губ. Халилю опять пришлось идти открывать дверь. Сам не знаю, почему я сегодня не в духе. Может быть, от усталости?
— Привет, мальчики! Надеюсь, вы еще не легли баиньки.
— О, Сема-абла! Проходите, пожалуйста. — Я кинулся ей навстречу.
Халиль вежливо отошел в сторонку.
— Ужасно болит голова. Нет ли у вас аспирина?
— Конечно, есть. Сейчас посмотрю.
Я
«Это неспроста», — написал Наджи, а Экрем добавил: «Наверно, управляющий заходил к ним тоже, а может быть, и сам Сабахаттин-бей. Идите, ребята, и возвращайтесь поскорей». Наджи приписал снизу: «Пусть хоть один из вас вернется скорей». «Не волнуйтесь, мы скоро вернемся!» — ответил Мурат.
Я снова собрал исписанные листки и сжег их, а пепел выбросил в мусорное ведро. Ребята улеглись спать, а мы с Муратом вышли.
Сема встретила меня в тонкой ночной рубашке.
— Что случилось? — взволнованно спросил я.
Она захлопнула дверь и притянула меня к себе. Руки у нее горели.
— Ничего особенного, — зашептала Сема. — Просто, когда Незахат позвонила и попросила передать Мурату, что ждет его, мне тоже ужасно захотелось увидеть тебя. — Она говорила и осыпала мое лицо жаркими поцелуями.
— Мы уж решили, что опять приключилось что-нибудь неожиданное.
— Нет-нет-нет! Обо всем, что произошло в течение дня, я тебе уже рассказала, а новостей никаких.
— Тогда подожди меня минутку, я сбегаю успокою ребят.
— Но ты вернешься?
— Конечно! Разве я могу не вернуться?
— О, мой лев! Возвращайся быстрее!
Когда Сема называет меня своим львом, я прямо-таки возношусь под небеса. Бывало, мама тоже называла меня «мой лев», и я тогда тоже чувствовал себя безмерно счастливым.
Схватив какой-то клочок бумаги, лежавший рядом с телефоном, я впопыхах накарябал: «Все в порядке. Новостей никаких. Спите спокойно», — и кинулся к нашей квартире. Дверь мне открыл Халиль, я сунул ему записку в руку и побежал обратно к Семе.
Уже лежа с ней в постели, я вдруг подумал: вот мы сейчас лежим с Семой, а Мурат — с Незахат-ханым. Интересно, с кем же делит ложе коммерсант Нежат? Ладно, Сема — женщина одинокая, мы с Муратом холостяки. Это еще куда ни шло. Но супруги Сойтырак — вправе ли они вести себя так? Это ли не прелюбодеяние? Может, и сам Сабахаттин-бей тоже не без греха? Сколько пар в нашем доме занимаются в этот самый миг любовью? А сколько их по всему городу, в центре и в геджеконду? Сколько в Анатолии и во Фракии? Кто, уставший, заснул, а кто томится тоской ожидания? Впрочем, все это глупости. Лезут в голову дурные мысли. Уж не заболел ли я? Сколько запретов и табу одолевает любовь! И вообще, как много всяческих запретов довлеет над людьми! Как много предрассудков!..