Избранное
Шрифт:
— Не обращайте внимания, абла! Глупая она у меня.
38. Поиски продолжаются
Рассказывает Тургут.
Мы сидели за столом и играли в молчанку. Мурат Топрак взял в руки карандаш и потянулся за бумагой.
«Просьба ко всем, — написал он. — Возьмите учебники и садитесь в разных местах: один пусть останется за столом, другой — на кушетке, остальные пусть перейдут в другие комнаты. Читайте учебники вслух, будто задание учите. Короче, как вчера. А я опять начну проверять приемник на всех диапазонах».
«Мои знакомые с факультета связи говорят,
«Где мы можем раздобыть такой прибор? — написал Халиль. — Не у американцев же!»
«Мы и без прибора отыщем».
«Разумеется!» — написал я.
Собрал я исписанные листки и сжег. Ребята начали читать учебники вслух. Я тоже открыл «Историю доктрин» и принялся читать, хотя меня с души воротило от этого учебника, написанного исключительно с буржуазных позиций. Пускай его превосходительство слушает, какие мы разумные да послушные стали. Мы прилежно занимались зубрежкой, то есть именно тем, чего ждет от нас отечество.
Под вечер, возвращаясь домой, я заглянул к Семе-ханым, она вкратце изложила мне все события дня. Гюльджан-йенге держится молодцом. В первой половине дня Бетти уходила в парикмахерскую, а после обеда Сема с Незахат были приглашены на чашечку чаю. К осуществлению плана они еще не приступали. «Слишком рано, — говорит Сема. — Надо как следует подготовить почву. Вы еще увидите, на что способны женщины!» Завтра, примерно в десять, Сема опять пойдет в гости к американке. А послезавтра устраивается коктейль. Если Бетти понадобится отлучиться, она наверняка попросит Гюльджан присмотреть за детьми.
Сейит приехал из деревни и ходил на Саманпазары искать отца с сыном. Мы так и не знаем, удалось ему найти их или нет. Эльван-чавуш здесь больше не появляется. Мы его предупредили, чтобы он пока держался подальше от нашего дома. Меня гложут сомнения, правильно ли мы поступили.
При проверке, которую американцы и наши устроили Сейиту, выплыло наружу, что на прошлых выборах он голосовал за Рабочую партию. Этого достаточно, чтобы ему отказали в работе. Что ж это такое творится! Спрашивается, где она, демократия, где свобода? Сейит приехал с намерением потребовать у американца куропатку, но Али отговорил его. И еще выяснилось, что Али нанимается в тайную полицию. Его превосходительство хлопочет за него. Вот так они и раздувают штаты. Интересно, на что пригоден этот полуграмотный Али? Впрочем, именно такие им и нужны, чтобы преследовать интеллигенцию, студентов.
Хотелось бы мне еще разок поговорить с дядей Хаккы, рассказать ему обо всем и спросить, одобряет ли он действия его превосходительства.
Голова идет кругом от разных вопросов. Я читаю вслух «Историю доктрин», а сам не перестаю думать обо всем, что происходит. Мурат крутит и крутит ручки приемника, взятого у Незахат-ханым. Временами раздается сильный треск, и я начинаю побаиваться, что нас услышат. Тогда устроят неожиданный налет и обыск. Хорошо, что я тщательно слежу, чтобы все наши записи были сожжены.
Как там дела у Эльвана-чавуша и Яшара? Истомились небось, ожидая известий от нас. А вдруг они укатили к себе в деревню? Встретились ли с Сейитом? Допустим, мы раздобудем куропатку, куда ее после этого девать, кому передать? Впрочем, едва ли старик уедет без птицы, он ведь не раз повторял, что ни за что на свете не вернется в деревню с пустыми руками. А Сейит, надо полагать, поумнел малость. Гюльджан-йенге рассказывала, как он спорил с Али и повторял: «Нельзя оставлять куропатку здесь!» Не хватало, чтобы дед, сын и внук, сговорившись, совершили какой-нибудь необдуманный поступок, например напали б на улице на Харпера или подняли шум перед Туслогом. Тогда их заберет полиция,
Опять трещит приемник в руках Мурата. И тут как назло раздается настойчивый звонок в дверь. Халиль пошел открывать. Оказывается, явился управляющий Хасан-бей. Я смотрю на этого человека и диву даюсь, каким людям доверяют у нас обучение студентов. По нему никогда не скажешь, что он жил в Швеции, получил высшее образование. Единственное, чем он обогатился за границей, — это автомобиль «вольво». А по сути своей как был невежей, так и остался. Ведет себя, словно деревенский староста. До чего он трепещет перед Сабахаттином-беем! Тут мои мысли принимают новый оборот: предположим, я сам становлюсь владельцем квартиры в нашем доме, и меня назначают управляющим, сумел бы я противостоять давлению Сабахаттина-бея? Как я повел бы себя в аналогичной ситуации? Ох, не знаю…
Черт-те что творится! В квартире, которую мы снимаем на деньги наших отцов, мы вынуждены играть в молчанку, изображать из себя безъязыких и безмозглых трусов. Более того, в любое время суток к тебе в жилище может ворваться ретивый управляющий! И когда только этот человек спит? Или Сабахаттин-бей не дает ему спать?
— Пожалуйста, ходжа, мы к вашим услугам. По какому поводу вы пришли? Неужели мы опять потревожили чей-то покой, шумели, безобразничали? Чем еще недоволен Сабахаттин-бей? Говорите, выкладывайте! Правда, мои товарищи заняты сейчас подготовкой к занятиям. Но вы не смущайтесь, у вас законные права вмешиваться в нашу жизнь.
— Ах, что вы, что вы, эфендим! (С души воротит от его слащавого угодничества!) Вы меня простите, я искренне огорчен, что потревожил вас. Дело в том, что от квартального старосты поступило распоряжение… Он передал его через привратников… Требуется полный перечень всех жильцов, включая привратников и управляющих домами. Это делается исключительно в целях охраны граждан и их собственности, эфендим!
— Что вы говорите! Может быть, может быть… В целях охраны, говорите? Чрезвычайно интересно!
Будь я волен в своих поступках, то, невзирая на его положение преподавателя университета, влепил бы ему сейчас пощечину за это его «эфендим».
— Чего же вам от нас угодно?
— Если не возражаете, я запишу все ваши данные, эфендим.
Самое интересное, что, пока Халиль беседовал с Хасаном-беем, Мурат не прекращал на кухне работу с приемником. Какая-то станция передавала песню. Громкие звуки наполнили квартиру.
— Давайте послушаем эту песню, — сказал он, войдя в гостиную. — Она ведь официально запрещена.