Изгнанница

Булгакова Ирина Е.

Под гардой на клинке Лорисс разглядела клеймо: змею с двумя головами по обеим сторонам тела.

– Но это же знак…

– Не имеет значения, чей это знак. Меч хороший, и он твой.

Лорисс пришлось сильно постараться, чтобы скрыть тяжелый вздох. Она просто сказала.

– Я не могу принять такой подарок.

– Я не сказал подарок, я сказал дар. Это разные вещи. Замолчи, - предупреждая ее попытку возразить, твердо сказал Питер.
– Я буду рад, если он послужит доброму делу. Пока это все, чем я могу помочь. Если ты придешь к цели, - Питер помолчал.
– Когда ты придешь к цели, пусть не дрогнет твоя рука. Тогда я буду знать, что в этом есть и моя заслуга.

После таких слов, Лорисс не смогла отказаться.

Но больше меча ее обрадовало то, что Питер пошел до конца: гнезда пояса, предназначенные для маленьких острых жал, тоже оказались заполненными.

– Тебе пригодятся, - поспешно сказал он, видя, что Лорисс собирается с духом.
– Тем более что ты умеешь ими пользоваться. На этот раз без оговорок.

Если бы Лорисс умела плакать, то непременно пустила бы слезу. Но все слезы остались там, в деревенском доме, в одной из ночей.

***

Появляться в городе с мечом было запрещено. На остальное холодное оружие, новая гвардия лже-короля смотрела спустя рукава. Простые горожане, те, кто с рождения не понимал и не принимал насилия, пробовали возражать против установленных порядков. Переворот случился незаметно и почти бескровно. Новости, приходящие из Двуречной провинции были противоречивы, и поначалу мало кто понял, что произошло. Вроде бы тяжело заболел Наместник, и барон Зенон Ливэнтийский взвалил на себя тяжкое бремя управления провинцией. А когда в столицу Веррийской провинции - Славль - с “дружеским” визитом прибыл барон собственной персоной, вместе с небольшим, но хорошо обученным войском, оказалось поздно что-либо предпринимать. Регулярные войска Королевства, призванные защищать интересы Наместников, главным образом сосредоточились у Южных границ и у Восточного тракта. Словом, чтобы достойно противостоять лже-королю, необходимо было время и тот, кто стал бы во главе. Ни первого, ни второго у защитников старых порядков не имелось: Наместник, напуганный известием о сожженных деревнях, попросту сложил с себя все полномочия, отказавшись от должности в пользу нового Наместника. Хотя тот предпочитал называть себя королем - Зигурдом Великим.

Лояльные законы и отвратительная привычка говорить по поводу власти все, что думаешь, сыграли на руку лже-королю. С бунтовщиками - так теперь именовались люди, недовольные сменой власти, быстро покончили. Виселицы, стоявшие вдоль дороги, убедительный способ доказать, что говорить можно, а чего нельзя. Казна нового правителя за счет конфискации имущества недовольных быстро пополнялась. И оставшиеся в живых сделали неутешительный вывод: либо ты молчишь, и принимаешь мир таким, каков он есть, либо перебираешься, лучше вместе с семьей, на другое место жительства. Если сумеешь, конечно, пересечь Двуречную и оказаться в “мятежной” ныне Иворской провинции. О том, как обстояли дела в остальных пяти провинциях, сведения доходили весьма противоречивые. Если точнее, доходили те сведения, которые считал нужным доводить до населения новый правитель. Поговаривали, что главный Наместник, Сигмунд Добрый спешно отзывает войска от Южных границ. Но имелись слухи и том, что слишком многие в Королевской гвардии симпатизируют барону Зенону Ливэнтийскому, придерживаясь старого правила: лучше один правитель, чем много Наместников. Говорили также о том, что барону удалось, наконец, заручиться поддержкой и служителей Храма Отца Света. Во всяком случае, местный храмовник оказывал барону покровительство.

Отряды нового правителя рыскали по дорогам, выискивая тех, кто никак не желал смириться с новыми обстоятельствами. Поскольку лже-король не спешил устанавливать новые законы, и вопрос о налогах решался по-прежнему, с той лишь разницей, что добавился налог на военные нужды. Так или иначе, недовольные замкнулись, в узком семейном кругу, ругая - с оглядкой - новые порядки.

К тому же обнаружилось, что некоторых напрямую касается Указ нового правителя “О бунтовщиках”.

Особенно тот пункт, где подробно объяснялось, что каждый, кто мужественно заявит о любом, высказывающем крамольные мысли, немедленно получит в Главном Управлении десять серебряных монет…

Маленькая таверна “Луч света”, пристанище поэтов, менестрелей и артистов Городского театра, в тот вечер приютила и Изота с Лорисс. Внук старого Нифонта оказался общительным молодым человеком - невысокий, коренастый, с бритой на новомодный манер головой. Следуя законам гостеприимства, он целую неделю таскал с собой Лорисс, помогая приобщаться к вечерней жизни города. Вместо того чтобы показать ей центр, обнесенный старинной каменной стеной, Изот открывал для нее таверну за таверной. На счастье Лорисс, в этой части города их оказалось не так уж и много. В таких путешествиях обнаружилась и положительная сторона: Лорисс перестала путать многочисленные узкие улочки. Иногда такие тесные, что выступающие вперед верхние этажи домов, стоявших напротив, едва не касались крышами друг друга.

– Вон свободный столик, Виль, куда ты смотришь?
– Изот нетерпеливо подтолкнул Лорисс, и она поняла, куда он указывал. Под лестницей пристроился еще один столик.

– Там две девчонки сидят, какой же он свободный?
– подняла брови Лорисс.

– Раз я говорю свободный, значит, свободный. Чем тебе девчонки помешают?
– Изот по-дружески ударил Лорисс по плечу.
– Не все ж нам с тобой пить пиво… в одиночестве.

Лорисс ничего не оставалось делать, как занять место рядом с Изотом, напротив двух ярко накрашенных девиц. Темноволосая Павла, с красными губами, от цвета которых у Лорисс зарябило в глазах, оказалась словоохотливой. Естественно, после того, как “мальчики” заказали девочкам пиво. В противном случае, девочки вынуждены были покинуть столик. Поскольку в городских тавернах существовал негласный закон: девочкам не полагалось сидеть за столиком без тех, кто мог оплатить хотя бы пиво. Вот почему, неискушенная в подобных вопросах Лорисс посчитала столик занятым, тогда как он был свободным: у девушек не было спутников.

Рыжеволосая, с гладко зачесанными назад волосами Млада, обладала поистине бесценным сокровищем - роскошным бюстом, так и стремившемся освободиться от тесного корсета. Лорисс вполне понимала Изота, который на протяжении всего вечера так и общался с девушкой, не поднимая глаз выше того места, где, спускаясь на тонкой золотой цепочке, уютно прятался оберег.

– Что ты все время молчишь?
– Павла прищурила глаза.
– Скажи хоть что-нибудь, - она накрыла руку Лорисс ладонью. Та убрала руку так быстро, насколько позволяли приличия.
– Фу, какой недотрога.

– Оставь парня в покое, - вмешался Изот. Он по-прежнему разговаривал с бюстом Млады.
– Я же объяснил тебе, Виль - деревенский парень, только осваивается в городе. Погоди, встретишь его через месяц, не узнаешь.

– Врешь ты все, - голос Млады вполне соответствовал ее декольте. Он был таким же глубоким.
– Где это видано, чтобы у деревенских парней были такие руки?

Лорисс демонстративно поднесла руки к глазам, на ее взгляд порядком огрубевшие от постоянных упражнений с мечом и луком, и не нашла никакого противоречия.

– Виль, а сколько тебе лет?
– Павла навалилась грудью на стол, но до Млады ей было далеко.

– Отстань от парня, - Изот допил остатки пива и щелкнул пальцами.
– Еще пива!
– крикнул он в полутемную глубину зала.

– Я бы к такому пристала, так пристала, - Павла плотоядно облизнулась.

– Подожди, я не досказал, - бритая голова Изота вспотела.
– Так вот. Поворачиваюсь я неловко, и Тьма возьми, не успел оглянуться, глиняный горшок падает и разбивается вдребезги. Девчонка в слезы. Я ей говорю: что ты, милая, волнуешься, завтра пойдем на рынок и купим тебе горшок. Ну, ночью, естественно, все прошло, как положено…