Каирская трилогия
Шрифт:
Она бросила на него взгляд, дав почувствовать, как рада этой возможности поговорить с ним, и ответила:
— Потому что она предательница и не выполняет обещанного. Она предала меня больше года назад, покинув мой дом без разрешения и исчезнув в неизвестном направлении…
«Интересно, неужели она и правда не знала тогда, куда ушла Зануба?»
Ему не хотелось комментировать ни слова из того, что она сказала. Она же снова спросила его:
— До тебя не дошли эти новости?
Он спокойно ответил:
— Дошли в своё время.
— Это я заботилась о ней с малолетства и пеклась так, как будто собственная мать. И посмотри, чем она наградила меня за это! Вот
Али Абдуррахим, делая вид, что протестует против её слов, пошутил:
— Не оскорбляй её кровь. Ведь у тебя такая же!
Но она серьёзно ответила:
— Моя кровь тут не при чём!
Тут пришёл черёд Ахмада спросить:
— А интересно, кто же был её отцом?
— Её отцом?!
Эта фраза вырвалась из уст Ибрахима Аль-Фара: сказана она была так, словно вот-вот следом польётся целый поток насмешек. Однако Мухаммад Иффат тут же отреагировал:
— Помни, что речь идёт о жене Ясина!
Шутливое выражение на лице Аль-Фара растаяло, и он смущённо замолчал. Тогда Зубайда вновь взяла слово:
— Что до меня, то я не шучу, говоря о ней. Она давно завистливо поглядывала на меня и изо всех сил соперничала со мной, пока я заботилась о ней. Я угождала ей и закрывала глаза на её недостатки. — Она засмеялась. — Она мечтала о том, чтобы стать певицей!
Она перевела взгляд на присутствующих, затем саркастическим тоном заметила:
— Однако ей это не удалось, и она вышла замуж!..
Али Абдуррахим недоверчиво спросил:
— А по-твоему, замужество — это неудача?!
Она покосилась на него одним глазом и приподняла одну бровь так, что она стала выше другой:
— Да, приятель!.. Певица не покидает ансамбль, если только она не неудачница…
Тут Джалила запела куплет из песни:
«Ты вино, душа моя, Ты осчастливил нас своим приходом».
Господин Ахмад широко улыбнулся и приветствовал её нежным вздохом, приукрашенным восторгом. Али Абдуррахим снова поднялся и сказал:
— Минута молчания, пока мы не опрокинем ещё по рюмочке!..
С этими словами он наполнил рюмки и роздал их, затем вместе со своей рюмкой вернулся к остальным. Ахмад Абд Аль-Джавад, взяв свою рюмку, поглядел на Зубайду. Она с улыбкой повернулась к нему и подняла руку с рюмкой, словно говоря: «За твоё здоровье!» Он сделал так же, как и она, и оба выпили одновременно. Она при этом весело глядела на него. Прошёл год, но в нём так и не возникло желания к женщине, словно испытанный им суровый опыт потушил его пыл. Или в том была повинна его гордость, или даже плохое самочувствие. Но опьянение алкоголем и ласковый взгляд расшевелили его сердце, и он почувствовал сладость от такого приёма после горечи отказа, сочтя его дружеским приветствием слабого пола, которым интересовался всю жизнь. Возможно, она перевязывала рану на его уязвлённом самолюбии, с которым так жестоко обошлись и возраст, и предательство. Улыбка Зубайды словно говорила ему: «Твой век ещё не закончен!» Он не сводил глаз с её взгляда, продолжая улыбаться.
Тут Мухаммад Иффат принёс лютню и поставил её меж обеих женщин. Джалила взяла её и начала поигрывать струнами, а когда заметила, что привлекла внимание слушателей, запела: «Я обещаю тебе, любимый…»
Ахмад Абд Аль-Джавад изобразил на лице покой и гармонию, как делал всегда, когда слушал Зубайду или Джалилу. Он кивал головой в такт мелодии, как будто своими движениями хотел устроить представление. На самом деле, от всего мира музыки у него остались разве что воспоминания. Великие исполнители, вроде Аль-Хамули, Османа, Аль-Манилави, Абдульхая, покинули этот мир, как прошли и его юношеские победы. Ему следовало
Тем не менее, по внешнему виду Ахмада нельзя было догадаться о его истинном отношении к пению. Он продолжал слушать Джалилу счастливый и довольный, и своим мелодичным голосом вместе со всеми повторял припев: «Обещаю тебе». Наконец Аль-Фар горестно воскликнул:
— Где, где же бубен?! Где бубен, чтобы мы послушали сына Абд Аль-Джавада?
«Спроси лучше, где сам Ахмад Абд Аль-Джавад, который играл когда-то на бубне! Ох, время не изменило нас».
Джалила закончила песню в атмосфере всеобщего восторга, однако благодарно улыбаясь, словно в оправдание сказала:
— Я устала…
Но Зубайда расточала ей похвалу, как часто бывало между ними, то ли из вежливости, то ли из стремления к общему миру. Ни для кого не было секретом, что звезда Джалилы как певицы быстро закатывалась, и последним знамением тому было то, что бубнистка Фино покинула её ансамбль и перешла в другой. То был естественный закат карьеры, равно как увядание многих других её преимуществ, на которых покоилась былая слава: её очарование и красивый голос. Поэтому Зубайда больше не испытывала к ней зависти и могла польстить ей без всякой обиды, особенно потому, что сама достигла пика в жизни, после которого был только один путь: вниз. Друзья часто спрашивали друг друга, а готова ли Джалила к этому опасному периоду в жизни. Мнением Ахмада Абд Аль-Джавада было то, что она не была готова. Он обвинял некоторых из её любовников в разбазаривании значительной части её состояния, однако в то же время открыто заявлял, что она такая женщина, которая знает, как заработать деньги любым способом. В этом ему вторил Али Абдуррахим, говоривший: «Она торгует красотой женщин из своего ансамбля, а её дом постепенно превращается в нечто иное». Что же до Зубайды, то они были единодушны на её счёт: несмотря на своё мастерство выманивания денег, эта щедрая женщина увлеклась тем, что пожирало любой капитал, словно пламя: алкоголь и наркотики, особенно кокаин.
Мухаммад Иффат, обращаясь к ней, сказал:
— Позволь мне выразить моё восхищение твоими нежными взглядами, которые предназначены одному из нас.
Джалила засмеялась и тихо сказала:
— Глаза разоблачили его…
Ибрахим Аль-Фар неодобрительно спросил:
— Ты же не считаешь, что находишься среди слепых?
Ахмад Абд Аль-Джавад притворился, что огорчён:
— С такой откровенностью не стать вам сутенёрами, как бы вы ни хотели!
Зубайда же ответила Мухаммаду Иффату:
— Я смотрю на него так только из-за одного. Да не допустит Аллах такого! Но я завидую его молодости! Посмотрите на его чёрную шевелюру вы, седоволосые, и ответьте мне, дадите ли вы ему хоть на день больше сорока лет?
— Я бы дал ему целый век…
Ахмад Абд Аль-Джвад сказал:
— Из ваших лет!
В этот момент Джалила начала петь «В глазах завистника — бревно, милая подруга».
Зубайда заметила:
— Ему нечего бояться моей зависти, мои глаза не причинят ему вреда!