Какая она, победа?
Шрифт:
каких-то симпатий, главное, створ, скалолазание, вершины. А этим Толя как
раз и занимался. Уже через несколько восхождений Морозов установил
следующую закономерность, определившую отношение к товарищу раз и
навсегда. Он разный, Балинский. И те, кто знает его по поселку, они не знают
его. Но чем выше гора, чем труднее приходится людям, тем спокойнее,
мягче, деликатнее становится Толя. Ни суеты, ни крика, только собранность
и чуткое желание прийти
самое трудное и тут выложиться до конца, сделав даже невозможное.
16
Как-то раз Ваня заметил, что Балинский не пьет на маршруте холодную
воду.
— Простыть боишься? — спросил Морозов.
— Боюсь, — ответил Балинский, — я заболею, а кто-то должен будет со
мной возиться, сойти с маршрута. Совесть надо иметь...
Ваня уходит, а Балинский смотрит ему вслед. И завидует ему. И
теряется в догадках, откуда у этого человека такая сила воли, такое
настырное желание добиться своего? Он, Балинский, так не может. Не
хватает его на все. После работы, едва доберется домой, едва умоется и по-
ужинает, глядишь, надо бежать на занятия, садиться за книгу, а сил на это
нет. Едва ли он сам поступил бы в вечерний строительный техникум, ребята
заставили. Но как выдержать? Он засыпает над книгой, засыпает на занятиях.
Конечно, все «вечерники» работают, но ведь работа работе рознь!
Ну а Иван? Он тоже работает на створе. Вместе, в одной связке
спустились они прошлой осенью по пятисотметровой стене левого берега.
Вместе наводили переправу через Нарын в районе шестнадцатой площадки.
Вместе занимались разведкой неустойчивых массивов, ходили на съемку с
геологами. А что значит выйти по спецзаданию с геологами? А это значит,
что надо доставить в заданную точку группу специалистов со всем
необходимым им инструментом. А эта точка — вертикальная плоскость
известняковой плиты, отшлифованной до глянца камнепадами и водой. А под
нею двести метров высоты, и камень, выпущенный из разжатых пальцев,
падает прямо в Нарын, даже не коснувшись скалы.
Вспомнить только, как с Ваней Морозовым бродили однажды по самой
хребтовине гор Исфанджайлоо, как, ликуя, шли по плавным увалам
вознесенных над миром и еще не стравленных отарами альпийских лугов,
мимо зеленых, словно затаившихся в этих лугах озер, выдававших себя разве
что снеговыми отражениями далеких вершин и многобашенных облаков.
Вспомнить, как перевалили в Кен-Коль, как метров шестьсот с отчаянной
скоростью глиссировали по оставшемуся с зимы снежному желобу, как со
17
всего
разных, чистых, безымянных и ничуть не гнетущих друг друга, какие бывают
только на альпийских лугах, таких вот высоких и отдаленных, как
Исфанджайлоо!
А как забыть холодную ночевку на Баубаш-Ата? Почти у самой
вершины? Как всю ночь пришлось ворочать камни, бросать их вниз, чтобы
согреться? Иногда казалось, что камни летят прямо в светящиеся рои желтых
искорок, мерцающих в черных омутах ночных долин. Но камнепады
затихали тут же, у подножия, а ночные огни казались далекими мирами, до
которых бог знает сколько световых лет. Трудно поверить самому себе, что
ты бывал в этих галактиках, знаешь их по названиям, жил в них, а то и
живешь сейчас, хотя бы вон в той, чье зарево едва-едва проступает из-за
могучей спины хребта Исфанджайлоо. Там Кара-Куль. Здесь, по эту сторону
гребня Баубаш-Аты, млечный путь Ферганской долины с созвездиями
Майли-Сая и Таш-Кумыра, с пылающими туманностями Джалал-Абада и
Оша. Как пожалеть об этой холодной ночевке? Как счесть ее за досадную
оплошность и неудобство? Мало ли их было, вполне комфортабельных и
благополучных ночлегов, остались ли они в памяти?
С ним, Ваней Морозовым, били они «наклонку» к проклятому всеми
изыскателями и проектировщиками сорок шестому массиву. Все очень
сомневались в его устойчивости, и тогда понадобилась разведочная штольня
метров на пятьдесят от третьего яруса. А ведь выше третьего яруса вода в
трубах не поднималась, и, значит, все сто погонных метров штольни надо
было бурить всухую. То есть вся пыль твоя.
Штольня разведочная и к строителям, а тем более к скалолазам-
монтажникам прямого отношения несмела. Но изыскатели испытывали
острую нехватку людей, и соседи пришли за помощью.
—Ну, братцы, кто смелый?
Взялись Балинский и Морозов. Вызвались прежде всего потому, что
никто из них никогда не был проходчиком, не был взрывником. Не были?
18
Значит, надо попробовать.
И еще одно подстегнуло. Чья-то фраза. Дескать, кому надо, тот пусть и
делает. А настоящий скалолаз под землю не полезет, если себя уважает.
Каждому свое!
Ладно, значит, они не настоящие. Били вдвоем. Два долгих зимних
месяца, неизвестно от чего больше страдая: то ли от пыли, то ли от холода,
нестерпимого на гудящем сквозняке створа. Освоили перфораторы. Балин-