Какая она, победа?
Шрифт:
САМОСТОЯТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК. ПРИМАКОВ
Прибегала Эля. В который раз за день. Первый испуг прошел, но тревога
в глазах все та же.
— Как? Лучше? Что нужно, только скажи!
— Брюки принеси еще одни. Вдруг эти отберут.
— Не принесу. Ну потерпи, зачем рисковать, тебе же сказали. .
— Ну я и так встану...
— Да ты можешь, чего доброго... Что поесть-то хочешь? К тебе
сегодня собираются. Чуть ли не все!
Она убегает, а он слушает, как затихают в коридоре ее шаги. Потом
поднимается, садится, откидывает одеяло. Говорят, при травме позвоночника
человек нередко обречен на полную неподвижность. Значит, ему еще
повезло. Он смотрит на ноги. Мышцы — дай бог, бедра как сосновые плахи,
права нянечка, стыдно в больнице лежать, место занимать. Сам тоже вроде
ничем не обижен, разве что жиринки ни одной нет. Да и как появиться ей,
этой жиринке? Что-то на створе он не встречал упитанных. Все как борзые.
Как гончие. Что рабочие, что инженеры. Вон Бушман. Один профиль. На
створ первой машиной. Со створа последней. А спать ляжет, в головах
телефон и будильник. От такой жизни проблема излишней полноты не
возникнет, это уж точно!
—Нет-нет, батя. Это не колония, даже не флот...
Старик сосед смущенно отвел взгляд. Толя с досадой
еще раз глянул на ноги, и эта досада помогла преодолеть боль. Вот
забота еще — наколки. Для того, впрочем, они и делались, чтобы
24
производить впечатление, и именно такое! Но если когда-то, целую жизнь
назад, этот эффект доставлял известное удовлетворение, то теперь только
неловкость, мучение, вновь и вновь подстегивая желание лечь на
операционный стол. Говорили, что эта процедура мучительна, но другое
вынуждало медлить с визитом к хирургу: где взять столько времени, если его
не хватает даже для гор?
Можно и в самом деле подумать, что татуировкой его наградила служба
во флоте. Если б так! Морская романтика обошлась дешево, в скромный
якорек. Все остальное — самому не верится — появилось до флота, даже до
ремесленного училища, хотя и там его изукрасили основательно, не
поленились. Все эти афродиты и змеи, орлы с красавицами в когтях и
кинжалы засинели на плечах, на груди и бедрах еще раньше, не то в третьем,
не то в четвертом классе, когда и плеч-то этих, считай, не было, куда только
кололи?
Толя дружил с ребятами уличных окраин. Эти ребята ничего не боялись
и все умели делать. Он тоже ничего не боялся и принес из дому книжку про
греческих богов и героев. Сюжеты книги стали
на плечи и спины его приятелей. Ну и на Толины тоже, разве он боится боли?
Не боялся и трепки, которую задавали дома, когда обнаруживали очередную
«репродукцию». Словом, к моменту поступления в Андижанское ремеслен-
ное училище он выглядел вполне «солидно». К счастью, в училище умели
делать главное. Его научили работать почти на всех металлорежущих
станках, научили понимать, чувствовать, что он есть человек рабочий,
значительный и практически незаменимый. А когда через два года вернулся в
Ош и поступил работать слесарем на автобазу, стал еще и самостоятельным
человеком. Во-первых, получил паспорт, а во-вторых, зарплату.
Никогда не был обладателем таких колоссальных денег. Можно было
купить сигарет. Купить вина и зайти в лагманную. Можно зайти на танцы
или в кино, а потом снова в магазин, еще взять вина.
Да что там вино! Рядом, на токарном, одна девчонка работала, к ней
25
шоферы с конфетами шли, если что сделать нужно. К нему шли с водкой. И
когда он отказывался, ему говорили, что мал еще не слушаться старших, не
уважать их, брезговать людьми. Брезговать нехорошо, Толя понимал. И он
пил. И его хвалили, что вот, мол, дескать, только паспорт получил, а уже
мужик, все понимает, значит, человек. Да и ему лестно было слушать эти
слова, быть на равных со взрослыми, с теми, кто сегодня в Оше, а завтра на
Памире и еще дальше, в Хороге, где начинается граница и где рукой подать
до Афганистана и даже до Индии.
Мать плакала. Пришлось уволиться, устроился в механические
мастерские при геологической экспедиции, в трубонарезной цех. Да так в
нем и остался.
Народ здесь был постоянный, обремененный семьями и годами.
Отработали — по домам. По дому управятся, сад или огородишко польют,
выйдут, постучат в «козла». Разговоры ведут неторопливые, с
продолжениями, про расценки и нормы выработки, про болезни и виды на
картошку. Нужные, конечно, разговоры, но этого хватало и дома. Уходил в
парк, к танцплощадке, часами выстаивая у решетки, покуривая, поплевывая
шелухой семечек, поглядывая по сторонам. Так дожил до повестки из воен-
комата. И словно обрадовался ей. Служить пошел с охотой. Без всяких
душещипательных прощаний, без битья в грудь, без слез по поводу трех или
там четырех пропащих молодых лет.
Четыре года, если во флот. Он и попросился во флот. Сразу попал во