Камаэль

Люук Найтгест

Вампир медленно шагнул к эльфу, почти нежно запустил пальцы в его волосы, а затем с силой сжал, склоняясь к самым губам:

– Командовать будешь мышами в подвале. А сейчас ты встанешь на колени и, как умный мальчик, сделаешь глубокий, качественный минет, если не хочешь, чтобы я тебя оттрахал в горло.

Не было ни тьмы, ни тумана. Глаза открылись сами, после череды бесконечных расспросов, тычков и болезненных ударов Виктора. Брат не жалел сил на то, чтобы вытащить Павшего из его скорлупы, разговорить его, ни нервов - своих и моих. А единственной возможностью было причинение вреда мне. Пару раз я чувствовал силу эльфа, которой он наполнял меня, поддерживая моё тело и не давая сойти с ума. Дни тянулись, словно застывающая карамель - медленно, с трудом, как будто бы Времени казалось, что я мало страдаю. Тело онемело, голова пухла от двимерита, губы двигались с трудом, но лишь для того, чтобы отпустить в сторону брата очередную шпильку и вывести его из себя. Как правило после такого он доходил до состояния зелёных пузырьков и срывался на меня, а я попадал в волшебную

страну грёз и безвременья. В помещении было непривычно тихо и пусто, рядом не ругался Виктор, не шебуршал обращённый эльф. Во всём доме не чувствовалось никакого движения, словно меня решили здесь бросить умирать от голода, жажды и непосредственного желания доползти до сортира. А брат мой настолько осатанел от допросов, что порой мне приходилось терпеть весь день, чтобы добраться до туалета, а после - получить еды и воды. Обычно под “едой” подразумевался старый хлеб или уже порядком попахивающее мясо, после которых меня первые дни крутило и тошнило, а потом ничего - адаптировался. И даже пристрастился к приторно-сладкому запаху гнили. Это было мерзко и неправильно, но разум и организм не думали о том, чего хочу я сам, считали, что лучше я буду питаться этой дрянью, чем умру от голода. Животные инстинкты. Тихо приоткрылась дверь, и в комнату бесшумно вошёл обращённый эльф. Он выглядел не таким напуганным, как обычно, но, увидев меня в сознании, чуть вздрогнул и распахнул единственный функционирующий глаз. Пару секунд мы глядели друг на друга, а затем мой посетитель чуть улыбнулся:

– Есть хочешь?

– Больше хочу в сортир, но не получишь ли ты по своим длинным ушам от Виктора?

Он несколько мгновений глядел на меня с осуждением, затем скривил губы в улыбке:

– Они все уехали по делам. Светлые устроили вылазку на наш замок. Им требовалось быть там. Поэтому нет - я не получу по своим ушам. Повторяю вопрос: есть хочешь?

Я несколько мгновений глядел на него, не доверяя ни собственным ушам, ни глазам - вообще ничему. Казалось, что надо мной просто все издеваются и хотят вывести на чистую воду - не мытьём, так катаньем. Однако, нужды были сильнее меня, и я всё же согласно качнул головой, после чего бывший эльф снял меня с цепей. Понадобилось несколько минут, почти четверть часа, на то, чтобы заново почувствовать собственное тело и встать на ноги без лишней помощи. Он довёл меня до туалета, вернул, усадил на кровать и ушёл. Это создание с такой простотой оставило меня одного без цепей, что на пару мгновений я даже понадеялся, что смогу сбежать, однако по телу прошёлся слабый разряд тока, а в голову ворвался голос обращённого:

– Не вздумай глупить, Камаэль. У меня есть приказ. И я буду его выполнять, как бы ты ни был мне симпатичен.

Ах да, как же я мог забыть, есть цепи, которых мы не видим. Конечно же, всё не могло быть так просто, но всё же меня не покидало ощущение абсолютнейшего фарса. Что дальше? Накормит, погладит по головке и уложит спать? Может быть даже одеяло мне подоткнёт, но отсюда не выпустит. И всё начнется по новой, стоит моему брату вернуться с задания. И хотя я прекрасно понимал, что иначе это забитое существо поступить не может, тем не менее, меня не обошла вниманием глухая обида за утреннюю надежду. Вскоре он вернулся, держа в руках поднос, на котором исходила ароматным парком большая чашка какао, а так же - тарелка с пюре, снабжённым кусочками мяса. Свежая, мытая зелень, овощи, а так же - большое, налитое яблоко. Поглядев на последнее, я иронично вскинул брови:

– Запекать меня будете? Кончились свинки для званых ужинов?

– Не нравится - могу унести и принести хлеба. Он как раз покрылся плесенью - твой брат планировал устроить тебе особенно красочный праздничный ужин, - не менее язвительно отозвался обращённый.

Я поморщился, признавая его победу и беря приборы во всё ещё непослушные руки. Несколько минут я сосредоточенно жевал, но есть, когда прямо над тобой стоит надсмотрщик?

– Может перестанешь стоять у меня над душой и, наконец, сядешь?
– не выдержав, поинтересовался я, вскинув взгляд на обращённого. Пару секунд он продолжал смотреть на меня, а затем всё же присел на кровать рядом со мной, уведя взгляд в сторону. С плеч будто бы камень свалился, и я благодарно буркнул что-то в его сторону, чтобы затем покончить с ужином. За яблоко я всё же принялся с осторожностью - сказка про Белоснежку неожиданно-невовремя постучалась в мою голову и станцевала джигу-дрыгу.

– Кто такая Белоснежка?
– вопросил блондин, вновь поворачиваясь ко мне.

Столь неожиданный вопрос, основа для которого явно была выужена из моей многострадальной головы, заставил меня замереть и поглядеть на бывшего эльфа:

– Неужели ты и в самом деле не знаешь эту сказку?

Он отрицательно покачал головой и опустил её, чуть поджав губы. Хоть он явно не хотел показывать свои переживания, но руки на его коленях сжались в кулаки.

– Единственную сказку мне рассказал брат. И то она была про Павшего. Так что, это и сказкой нельзя считать. Страшилка на ночь, чтоб не повадно было ходить по ночам по лесам.

– Твой брат имел чувство юмора, - невольно ухмыльнулся я, принимаясь за какао и удивляясь его приятному, нежному вкусу. Обычное какао чуть раздражало язык мелкими нерастворявшимися комочками, а это было подобно жидковатому крему. Даже скорее супу-пюре.
– А что родители?

– Если тебя пробило на задушевные разговоры, знай - меня тебе не провести, - спокойно ушёл от основной темы обращённый.

– Послушай, - я отставил в сторону чашку и поглядел на эльфа.
– Вы держите меня взаперти, круглыми сутками в двимерите, кормите какими-то отходами и часами пытаете. Я вряд ли смогу пробежать и сотню метров, что уж говорить о сражениях. Давай быть честными - ты терпеть

не можешь Виктора и своё начальство, а так же жутко их боишься. Сейчас мы здесь одни, и ты волен мне хоть шею свернуть, чтоб больше не стирать мою блевотину с пола и не водить за руку в туалет. Мне скучно - я час за часом только и делаю, что “говорю” с братом. И, знаешь, не получаю от этого какого-либо удовольствия. А если ты помнишь, я живое существо и требую общения, чтобы не сойти с ума. Так почему бы нам просто не поговорить, пока мы тут вдвоём и не имеем желания драть друг другу глотки?

Он несколько мгновений глядел на меня молча, в его взгляде явно мелькала Мысль, словно бы он оценивал все плюсы и минусы. Затем он чуть улыбнулся уголками губ:

– Брат был самой настоящей семьёй. И миром. Единственным, кто был со мной почти что всю мою жизнь. Он учил меня фехтованию на парных клинках, искусству ядов и слежки, магии эльфов. Отец отдался своему горю - смерти матери после моего рождения. Не до нас ему было что-ли… Пил, шлялся по публичным домам, совсем забыл о делах Совета. Тогда-то брат и стал Советником. А потом как-то незаметно - Королевским Советником. На нём висели наши с отцом жизни. Знаешь, между ними было понимание. Отец пил и упивался своим горем, утратой, прожигал свою вечную жизнь, а брат не останавливал его, пусть и было тяжко временами - приходилось денно и нощно работать, порой не на одной должности, чтобы отец мог забывать о себе и всём вокруг, чтобы исцелять свою душу, а я мог не питаться отбросами. Ведь наша семья была чем-то вроде константы для Светлых, стержнем существования. А потом как-то внезапно отец совсем спился. Эльфам ведь совсем нельзя увлекаться алкоголем. Они бессмертны, легки, а потому так быстро погрязают в чём-то, привязываются, привыкают. Отцу уже было плевать, а брат… ну, он не мог уже этого остановить. Было уже слишком поздно для этого. Я всё время был дома, видел, как отец напивался раз за разом. Его… его красота, она угасла. Можно сказать - исчезла. Ты не поверишь, насколько красивым мужчиной он был - высокий, плечистый, крепкий. У него были густые, вьющиеся локоны, цветом… цвета пшеницы перед сбором. Насыщенные, мягкие. Их можно было разглаживать днями, расчесывать, ухаживать за ними. А после всего кошмара они стали жидкими, почти что серыми, жёсткими. Стали напоминать сосульки в вашем мире весной - грязные, не сверкающие. Он мало мылся, и поэтому от него стало жутко пахнуть. Перегаром, потом, а ведь эльфы редко потеют! Злобный, озлобленный, забитый, он рычал на всех, кто был к нему добр и пытался помочь. Однажды брат пришёл домой такой усталый, принёс бутылку дорогого вина. Отец учуял его и не стал даже что-то говорить - накинулся на него, стал отбирать у него бутылку, как жадное животное, у которого не осталось еды и воды. Безумие… я тогда по-настоящему впервые испугался, поглядев на него. Брат начал его усмирять, пытаться привести его в чувства. И, знаешь, что сделал отец? Он избил его.

Обращённого прорвало, он говорил без остановки, но с придыханием, смотрел в одну точку. Губы его то и дело искривлялись словно от боли, по лицу проходили судороги мучений, в глубине глаз очнулось сострадание, жалость, которых я раньше не видел в его глазах. Дрожь сотрясала его тело, пусть сам он того не замечал, а голос срывался на более высокие ноты. По щекам его покатились слёзы.

– Отец был нежным прежде, до того как совсем сошёл с ума. Мне приходилось сидеть дома - первые лет десять своей жизни я был прикован к кровати и не мог ходить. Они с братом ухаживали за мной, а мне казалось, что проще умереть, чем быть им такой обузой. Я рассказал об этом им. А они посмеялись, сказали, что я ещё их всех переживу, да ещё и буду жалеть о том, что так говорил. Вскоре я начал ходить, благодаря брату стал сильнее, но они решили не рисковать мной. Держали меня взаперти, и только изредка выводили на улицу вдохнуть воздуха, чтобы я совсем не умирал дома. Когда отец избил брата, мне показалось, что душа напополам раскололась. Они оба были важны для меня, как никогда. Как… как воздух. Но отец всё меньше соображал. Он хотел выгодно меня женить или выдать замуж, он даже знакомил меня какое-то время с герцогинями и герцогами, а потом спился. Брат был Советником, большой шишкой, мозолью на пятке у Тёмных. Они желали его смерти, власти над нами. В один из тихих, спокойных вечеров отец совершенно пьяный лежал в гостиной, а затем… затем к нам ворвались Тёмные. Джинджер и Камилла, парочка других тёмных эльфов. Они трясли отца и требовали от него моего брата, а я вступился за него, развязал драку, но был повержен. Они взяли меня в плен, хотели выкуп, огромную сумму. Ни у нашей семьи, ни у Светлых не было тогда такого количества золота. И я остался здесь. Отец мёртв, брат мёртв. Я их действительно пережил.

Обращённый уронил голову на ладони и судорожно вздохнул, останавливая слёзы. В моей же голове творился такой сумбур, что в пору было вешаться на двимерите и раскачиваться, подобно обезьяне на лиане, распевая песенку про ром и пятнадцать душ на сундук мертвеца. Сердце стучалось о рёбра с остервенением, явно желая пробить их, надавать мне пощёчин и уйти в пятки, где тихо и спокойно, никто не трогает, а ещё иногда дарят стильную обувь. С трудом сглотнув ком тошноты, я сдержал дрожь, поглядел на эльфа:

– Твой брат… Элдарон… Аэльамтаэр… Габриэль?
– едва заставил себя выдавить имя.

Он поднял на меня отсутствующий взгляд и кивнул. Сердце, если бы у него были бы волосы и руки, уже рвало бы на себе первые.

– Элерион?
– тихо спросил я, вглядываясь в фигуру обращённого и пытаясь понять, прозвучал ли гром за окном или это был звук падения моей задницы в огромную лужу.

Дрожь прошлась по телу блондина, он напрягся, выпрямился, повернул ко мне голову.

– Откуда ты знаешь моё имя?
– голос похож на сталь. Тонкую, звенящую, подобно клинкам на битве, в глазах отразился страх, ужас, но вместе с тем - робкий свет надежды.