Кареглазка и чудовища
Шрифт:
Я дерзко снова накрыл ее губы своими, и внезапно понял, что она ответила — страстно и неистово. Этот поцелуй оказался самым сладким в моей жизни, а Лена неожиданно запустила руку в мои трусы. Как и требовалось, боеголовка с ядерным зарядом уже была в состоянии готовности. Тогда Кареглазка стянула с меня джинсы, и села сверху — тоже в одной кофте.
— Господи, я сейчас с ума сойду, — прошептал я, почувствовав что-то удивительно прекрасное и волшебное, как только погрузился внутрь — все-таки не зря меня так сильно тянуло к ней…
Мы занимались любовью так страстно, как когда-то показывали в кино — и не верьте, что в жизни так не может быть — все возможно,
— Мне пора, — сказала она. — Завтра утром пораньше приходи в Логос, нужно быстрее расщифровать записки Артура. Может, там есть о Ковчеге. Должно быть…
Она нежно взъерошила мои непослушные волосы и задумчиво посмотрела, в ее глазах не было и следа той безумной ярости, с которой она ворвалась в мой вагончик.
— Нет. Дождись утром Бергман… нет, Антонова, — передумала она. — Я пришлю его с тональным кремом. Тебе нужно замазать царапины, — она склонилась и поцеловала меня — сильно и страстно. — Боже, Гриша, что же мы творим?!
Она растворилась в темноте за дверью, и я еще с полчаса вызывал в памяти, как она уходит, покачивая шикарными бедрами. И вспоминал, как овладел ею. А потом я уснул — не переживая и не волнуясь, не думая ни о чем. Я был счастлив, и не догадывался, к каким ужасным последствиям приведет эта ночь. Ведь тогда я еще не знал, что за мной следил Сидоров, и он видел, как мы с Кареглазкой переспали. Я не знал… но был обязан, просто обязан предусмотреть, что этот тупой лейтенант будет занозой!
****
Эти видения — просто сны — но они словно вспышки на солнце, сжигающие сетчатку и серую шершавую кожу. И так точно, как ультрафиолет, эти видения причиняют боль… Что-то идет к нему, протянув руки, и блистая в темноте, и этот свет притягивает, как магнит. МАРА… что это… КТО ЭТО? Нечто иное — не едок, и не еда. МАРА… она подобна примитивным языческим божествам, из тех, которым поклонялись неандертальцы, не понимая их сущности.
Человеческая пещера, яркие цвета, она держит его руку — и ее глаза проникают внутрь него, в глубину чего-то, что он не понимает. «Сканеры» рефлексивно изучают ее кровеносную систему, оценивают количество жира и наличие раковых опухолей. Среди костей и удивительно сочных мышечных волокон пульсируют три сердца. Они выталкивают аппетитную кровь асинхронно, сбиваясь с ритма каждый раз, когда Мара улыбается ему.
Но, что это такое — улыбка? Звериный оскал? Намерение атаковать? Желание подчиниться? Или подчинить его? Он забыл. Если бы он вспомнил… но это не имеет никакого значения. Он отстраняется и видит со стороны — женщина на больничной койке, и мужчина рядом. Откуда он это знает? Что внутри в обожествляемой им особи?
В ней плоть и кровь — но, почему она не является дичью? Почему зрение и нюх отказываются воспринимать ее пищей? Внезапно он видит ее рядом с собой в темном подземелье. Только что она рядом, и вот уже ее нет. Слабые существа — дичь — вдруг сами стали хищниками, и похитили Мару. Когти впились между ребрами… почему пустота внутри испепеляет больнее, чем раскаленный солнечный свет, в котором он чуть не сгорел? Почему плоть не может насытить его голод? Почему он разъярен каждый раз, когда видит Мару в своей голове? Что за странная боль — когда на самом деле ничего не болит!? Коготь черкнул по ребру… вонзаясь глубже… кровь заструилась по ладони, напомнив его цель — вернуть Мару.
Охотник прекратил покачиваться, открыв глаза. Подчинивший его Дылда
С каждой минутой в пещере становилось темней, и едоки один за другим выходили из спячки, медленно, как жуткие биомеханизмы, разминая удлиненные когтистые конечности. С раздраженным шипением они реагировали на случайные прикосновения членов стаи. Хобот Дылды затрещал, как испорченная розетка, и стая стала выбираться из логова. Настало время охоты — и никто в этом не был равен Охотнику.
****
Спустившись со скал на шоссе, едоки учуяли аромат пищи. Вожак обнаружил окровавленную рубашку, а Охотник, обладавший уникальным нюхом, направился на восток, указав, куда следует двигаться.
Уже через пару часов, когда опустилась полнейшая темень, они достигли Путиловки. Среди серых бетонных коробок на асфальте перед двухэтажкой светились пятна крови, словно огромная неоновая реклама.
Стая приблизилась. На балконе, расположенном чуть правее от входа в дом, звучал звонкий человеческий голос, и едоки молниеносно среагировали, подпрыгивая вверх. Они лишь привлекли внимание, оставив на кирпиче глубокие борозды от когтей.
Выстрелы встряхнули поселок и наполнили воздух запахом пороха. А затем еще, и еще… с балкона заработал скорострельный пулемет, решетя пространство пулями. Один из едоков получил с десяток попаданий в туловище, прежде чем одна из пуль не отшибла ему половину черепной коробки. Другие бросились искать укрытия.
В приотворившейся двери показались слабые человеческие особи, от которых исходил безумный страх и странная решимость. Снова раздались выстрелы, теперь достигающие голодных и там, куда не попадал пулемет. Один из трескунов был выпотрошен огнем балконной батареи.
Дылда должен был спасти стаю. Выживание, также как и удовлетворение ненасытного голода, не требовало никакой лишней мотивации или продвинутой системы коммуникации. Биомеханизм пришел в движение, уворачиваясь от шквала пуль и настигая перепуганных людей. Вожак первым ворвался в дверной проем и оторвал ближайшей женщине голову. Он спешил достичь основного сосредоточения еды. Рядом разорвались гранаты, иссекая его заскорузлую кожу, но, не нанеся смертельных повреждений.
Мгновения спустя Дылда метался в коридоре, врываясь в каждую дверь, а за ним следовали голодные — но не Охотник. Жалящие пули и взрывчатка, пелена из пыли, вопли и визг, ароматы плоти, страха и испражнений… это возбуждало, но он почуял опасность.
Охотник снаружи жадно набросился на обезглавленную женщину, когда на балконе снова зазвучал голос. Кракл настиг одного из ползающих, истерзанного, но живого едока, и принудил опереться на стену под балконом. Взобрался по его туловищу, схватился единственной рукой за газовую трубу, и раскачался — уцепившись зубами за арматуру, торчавшую с балкона. Секунда, и он оказался наверху, застав врасплох находившуюся там дичь.
Внутри здания пахло неосвежеванной плотью, было тихо и пусто, лишь где-то в стороне громыхали взрывы. Туда Охотник двинулся по черным извивающимся коридорам. Из приоткрытой двери струился аромат еды — две человеческие особи расположились у огромных светящихся экранов, внимательно их изучая, и периодически переключая тумблеры на столе.