Карл VII. Жизнь и политика
Шрифт:
Похоже, что короля винили за столь длительность отсутствие и упрекали в том, что он забыл "великие беды и войны своего королевства"? Как пишет в своем Дневнике Парижский Буржуа, "в то время о короле не было никаких известий, как будто он находился в Риме или в Иерусалиме" [361] . В этом вакууме власти возникла лига, объединившая герцогов Бурбонского, Алансонского и Бретонского и даже шурина короля Рене Анжуйского, который стал титулярным королем Сицилии 12 ноября 1434 года после смерти своего старшего брата Людовика III.
361
Journal d'un bourgeois 1881, 327.
Среди клиентов герцога Бурбонского был знаменитый Родриго де Вильяндрандо, кастильский дворянин женатый на единокровной сестре герцога Маргарите, который стал с энтузиазмом разорять королевские владения. Пришедший от этого в ярость король, во главе 500 латников и 4.000 солдат преследовал его по Бурбонне и вынудил спасаться в землях Империи. Через
Карл VII понимая опасность новой междоусобной войны, поспешил примириться с принцами-лигерами, после чего было принято решение о проведении новой военной кампании против англичан, которая началась со штурма Шато-Ландон. Дофин Людовик, впервые участвовавший в реальных боевых действиях, сумел показать свой характер: несмотря на советы о помиловании, которые ему давали, он приказал повесить защищавших город англичан, а предателей-французов, в качестве примера, обезглавить. Поскольку в королевскую армию стало стекаться дворянство из Пикардии и Шампани, было уместно воспользоваться этим неожиданным энтузиазмом, который в то же время был симптомом надежд, которые питали многие люди. Поэтому была предпринята осада Монтеро (весьма символичного места), в которой король принял активное участие. 10 октября, когда в городской стене была пробита брешь, Карл VII настоял на том, чтобы лично возглавить штурм. Это событие не осталось незамеченным, о чем свидетельствует следующий отрывок из реестра Парижского Парламента: "Во время штурма король […] лично повел за собой воинов, первым спустился в ров и по пояс в воде добрался до стены, а далее с мечом в руке поднялся по штурмовой лестнице и с немногими сопровождавшими его людьми ворвался в крепость" [362] . Должно быть это было редкое по красоте зрелище. Впрочем все пленные, которых посчитали врагами "языка Франции", были повешены.
362
Du Fresne, III, 50. "Le Roy y estoit en personne, faisant son devoir comme les autres" (Berry 1979, 184).
Въезд короля в Париж
Самым ярым сторонником кампании был граф де Пардиак, сын коннетабля Арманьяка, убитого парижскими бургиньонами в 1418 году. Граф жаждал отомстить за отца, но ему дали понять, что в это время года невозможно "жить в поле", поскольку все продовольствие уже укрыто в крепостях. Поэтому было решено, что Карл VII в сопровождении Дофина и графов Мэна, Ришмона, Ла Марша и Вандома, а также Орлеанского бастарда, впервые въедет в Париж в качестве короля. Момент был очень торжественным, если не сказать эмоциональным. Парижане серьезно опасались, как отреагирует король после "грандиозных преступлений", которые они совершали против него в течение двадцати лет? Въезд короля в Париж, о ходе которого известно из всевозможных свидетельств современников и даже из поэмы на латыни (более чем 400 стихов), написанной Жаном Шартье, монахом из Сен-Дени, которому предстояло стать официальным историографом Франции, произошло 12 ноября 1437 года под проливным дождем. Над воротами Сен-Дени был изображен щит с гербом Франции, поддерживаемый двумя ангелами, над которым красовалась стихотворная надпись:
Дорогой монсеньор король, Жители Вашего города Принимают Вас со всеми Почестями и смирением.Тем не менее, прежде чем войти в собор, Карл VII должен был принести клятву уважать "канонические привилегии" Парижской Церкви. Просьбы, поступившие от властей столицы, были восприняты благожелательно. Пришло время милосердия, даже если обида и, возможно, недоверие все еще оставались. Для Карла VII Париж по-прежнему оставался оплотом бургиньонов.
Король покинул столицу королевства 3 декабря и 22 декабря был в Туре, встретившись с королевой. Осень 1437 года была овеяна его славой, которая не была лишней: "Среди дам и прочих было много разговоров о великих заслугах и доблести короля и прекрасном начале монсеньора Дофина [которому было 14 лет], об удаче, которую Бог послал им обоим, и о их вступлении в Париж" [363] . С другой стороны, вполне вероятно, что парижане были глубоко разочарованы тем, что Карл VII не обосновался в столице, что способствовало бы возвращению экономического процветания и, прежде всего, побудило бы короля приступить к освобождению Парижского округа, который терроризировали англичане и мародеры.
363
Cagny 1902, 247.
С декабря 1437 по февраль 1439 года основными местами проживания Карла VII и его семьи были Тур, Пуатье, Сен-Жан-д'Анжели, Бурж, Сент-Эньян, Лош и Блуа. Возможно, болезнь, от которой он страдал в то время, отчасти объясняет пассивность в военных действиях. Напрасно королевский Совет, в котором в то время, похоже, доминировал Кристоф д'Аркур, настоятельно рекомендовал королю, "что он должен решительно продолжать войну, чтобы изгнать англичан из своего королевства". Но "в течение этого года король не вел никакой другой войны" [364] , за исключением, освобождения города и замка Монтаржи, который англичане удерживали с 1432 года.
364
Cagny 1902, 251.
Прагматическая
В Бурже, где Карл VII находился в течение июня и июля 1438 года, под его личным председательством состоялся Собор духовенства королевства и Дофине. Речь шла о том, чтобы определить, какими полномочиями должен обладать Папа Евгений IV, относительно его права судить в церковных делах, степени его вмешательства в назначение бенефиций, а также условий папского налогообложения этих самых бенефиций и их владельцев. Возникли дебаты, которые король авторитетно разрешил, опираясь, что неудивительно, на галликанских прелатов из своего окружения, особенно на своего духовника Жерара Маше и архиепископа Тура Филиппа де Коэткиса, а также Жана Бопера и Тома де Курселя. "Желая восстановить древние права и свободы Галликанской церкви, он решил посредством Прагматической санкции [термин ранее не употреблявшийся в постановлениях королевских учреждениях и заимствованный в Империи], при поддержке большинства наиболее здравой части прелатов и духовенства королевства [в меньшинстве оказались церковники Юга придерживавшиеся гораздо более ультрамонтанских взглядов, в том числе Гийом Монжуа, епископ Безье, который в 1440 году напишет трактат против Прагматической санкции, которая неизбежно превращала прелатов в придворных] [365] и согласия принцев крови и дворян королевства, что декреты Отцов Церкви, установленные и обнародованные древними Папами Рима, Вселенскими Соборами и известнейшими синодами Католической Церкви, и, кроме того, возобновленные Святыми Соборами в Констанце и Базеле, будут соблюдаться во всем королевстве и в Дофине [...]. Именно этот королевский или, лучше сказать, церковный закон, но опирающийся на помощь светской власти, мы называем Прагматической санкцией" (7 июля 1438 года) [366] . Этот учредительный акт, который Жан Жувенель дез Юрсен считал справедливым и святым, содержал также различные предписания, направленные на улучшение духовного и морального состояния духовенства. Надо признать, что в них не было ничего лишнего. Возможно, им даже не хватало амбициозности. В результате король получил больше прав на вмешательства в дела духовенства, что, конечно, не исключало всевозможного давления на него с целью продвинуть того или иного кандидата на вакантную должность.
365
Замечание, сделанное относительно Карла VII, 24 мая 1447 года, в Бурже епископом Шалон-сюр-Сон, послом герцога Бургундского: "Наш король, после императора, является самым прагматичным государем" (Chantilly, Musee Conde, 866 [741], f. 49ro).
366
Basin 1933–1944, II, 292–293.
С самого начала Прагматическая санкция была предметом разногласий между королем и Папой, несмотря на периодические договоренности. Одним из аргументов в пользу Прагматической санкции был финансово-экономический: разве папские назначения на должности и судебные процессы в Римском суде не привели к тому, что золото утекало из королевства, как кровь утекает из человеческого тела при ранении? Принцип того, что можно назвать национальным предпочтением, был также принят по политическим и военным причинам. Как заявил королевский прокурор в Парламенте Пуатье в 1432 году, короли Франции всегда были озабочены тем, чтобы "знать, уроженцы королевства, дворяне, священнослужители и другие люди с большими заслугами", быть обеспечены бенефициями, "чтобы многие [укрепленные] места, принадлежащие Церкви, управлялись французами, а не кем либо другим, во избежание больших неудобств, которые могут возникнуть, в чем можно не сомневаться, если упомянутые бенефиции попадут в руки иностранцев".
Прагматическая санкция стала популярна среди широких слоев населения. Писавший полвека спустя, Марциал Овернский зашел так далеко, что утверждал, что именно она способствовала восстановлению Франции: "С тех пор, как она была введена, / Королевство сильно изменилось, / Люди стали другими / Так что усилия были потрачены не зря" [367] . Другие Соборы Церкви Франции проведенные в Бурже в 1440 и 1444 годах, в Руане в 1450 году, и снова в Бурже в 1452 году, прошли в том же духе, что преобладал и в 1438 году. Многие подданные Карла VII, да и, несомненно, он сам, согласились бы с Тома Базеном в том, что Прагматическая санкция соответствовала требованиям справедливости, равенства и наиболее очевидным общественным интересам. Как таковая, она стала объединяющим фактором внутри страны, подчиненной королевской власти. Король становился все более авторитарным в осуществлении своих желаний. Например, когда 10 ноября 1453 года умер епископ Лангра Жан д'Осси, Карл VII уже 12 ноября рекомендовал каноникам соборного капитула избрать Ги Бернара, своего советника и мэтра Палаты прошений королевского двора и хотя Папа Николай V выдвинул на эту вакантную должность Амбруаза де Камбре, капитул отказался следовать его рекомендации, и проголосовал за кандидата короля. В отместку Папа отлучил капитул от Церкви и наложил на него интердикт, но через несколько месяцев признал свое поражение и отменил приговор (16 сентября 1454 года) [368] .
367
Martial d'Auvergne 1724, I, 162.
368
Lemarignier, Gaudemet et Mollat 1962, 456–457.