Карл VII. Жизнь и политика
Шрифт:
Живодеры
1438 год был также годом, когда то, что Оливье де Ла Марш называет в своих мемуарах "живодерней", бушевало с наибольшей интенсивностью на огромной территории. Что это было? Термин живодеры, распространившийся по стране быстро и широко, обозначал отряды солдат, которых, насчитывалось несколько тысяч, прибегавших к систематическому грабежу сельской местности, с жестокостью, значительно превышавшей обычный уровень насилия средневековых армий. Их поведение было пугающим и ужасающим. Оливье де Ла Марш говорит об этом в таких выражениях: "Все королевство Франция покрылось замками и крепостями, гарнизоны которых жили за счет грабежа и выкупов; и в самом королевстве и в соседних странах собрались всевозможные компании людей, которых называли живодерами, бродившими из провинции в провинцию, ища пропитания и приключений, чтобы жить и веселиться, за счет владений короля Франции, герцога Бургундского и других принцев. Они стали результатом и последствием долгой войны" [369] . Другими словами, характерной чертой живодеров было игнорирование всяческих границ и политических пристрастий.
369
La Marche 1883–1888, I, 243.
Жан
370
Chartier 1858, I, 216.
371
Basin 1933–1944, I, 237.
Парижский Буржуа рассказывает о живодерах в 1440 году, когда те свирепствовали в Бургундии и отбирали у крестьян стада коров, овец и свиней, моря их голодом, "потому что жители не могли заплатить такой большой выкуп", какой с них требовали. Он упоминает людей, которых коннетабль Ришмон в декабре 1439 года осадил в городе Авранш, но, несмотря на численное превосходство, не смог заставить сдаться. Далее в том же источнике говорится о конфликте между королем и Дофином Людовиком (Прагерия). По словам Парижского Буржуа, в распоряжении обеих сторон были "самые отъявленные бандиты" в мире, которых снова называет живодерами. Если им в руки попадался кто-то со своей стороны, его просто грабили, если с другой — грабили и убивали или сажали в тюрьму, подвергая пыткам и серьезному риском умереть в застенках, если он не заплатит выкуп. Эти живодеры, которых во время Великого поста было не мало, смогли обосноваться в таких замках, как Венсен, Ботэ-сюр-Марн [372] и Корбей. Мысль Парижского Буржуа ясна: даже такие признанные полководцы, как Ришмон, бесстыдно использовали живодеров в своих интересах, когда их следовало, ради общественного блага, наказать или направить на борьбу с англичанами [373] .
372
Во времена Карла V, который и умер здесь в 1380 году, это был охотничий замок.
373
Journal d'un bourgeois 1881, 346–347, 350–351, 375.
Ангерран де Монстреле повествует о живодерах еще более пространно. Он говорит об отряде из 2.000 всадников, который под предводительством Антуана де Шабанна и Жана де Бланшфора, после возвращения короля в Турень (в конце декабря 1437 года), покинул границы Нормандии из-за нехватки продовольствия. Эти люди добрались Виме, перешли через брод Бланштак Сомму, вторглись Понтье, а затем, продвигаясь на северо-восток, достигли Камбрези и Эно. Их называли живодерами, потому что, когда они встречали человека, к какой бы партии он ни принадлежал, они грабили его до нитки и отправляли домой голым. После этого они отправились в графство Гиз и Шампань. Те же люди под командованием тех же капитанов побывали в Барруа и Лотарингии. Некоторые из них затем отправились в Германию, а другие в Бургундию. Для борьбы с живодерами необходимо было собрать армию. Но и эти так называемые защитники вели себя не лучше, так что "болезнь только усугублялась лечением; и их называли мародерами, потому что они грабили то, чем не смогли поживиться первые" [374] . Об этом говорит Оливье де Ла Марш, который также недобрым словом поминает Ла Ира и Сентрая, добавляя при этом, что, к их чести, они, по крайней мере, удерживали границу против англичан [375] . В конце 1441 года Филипп Добрый жаловался королю, что живодеры вторглись в Бургундию, совершая "все то, что могут совершать смертельные враги в завоеванной стране" [376] . По мнению Монстреле, в народе живодеры ассоциировались с арманьяками, которых они заменили. В Мартинианской хронике описана сцена произошедшая в 1440 году между Карлом VII и Антуаном де Шабанном, которого король называл капитаном живодеров. На что Шабанн ответил: "Сир! Я только содрал кожу с Ваших врагов, и мне кажется, что это принесет больше пользы Вам, чем мне" [377] .
374
Monstrelet, V, 316–319. Для их обозначения также использовались термины coureurs (налетчики) и haussaires (мародеры).
375
La Marche 1883–1888, I, 244.
376
Du Fresne, III, 209.
377
Cronique martiniane 1907, 41.
По словам Оливье де Ла Марша, это бедствие, начавшееся на следующий день после заключения Аррасского мира, продолжалось до ордонанса Карла VII 1445 года, реформировавшего армию, "что было очень хорошо и ценно для королевства, и благодаря этому вольные компании прекратили свои налеты и грабежи" [378] . Таким образом, живодерня в широком смысле слова просуществовала десять лет, но худший ее период пришелся на 1437–1439 годы.
Безусловно, что французские хроники склонны приуменьшать этот прискорбный период, а у Герольда Берри и Гийома Грюэля, историографа коннетабля Ришмона, термин живодеры
378
La Marche 1883–1886, II, 63.
Вопрос же в том, мог ли Карл VII в 1438 и 1439 годах предпринять более активные действия против живодеров? Хватало ли ему для этого авторитета и финансовых средств? Оливье де Ла Марш приводит для короля смягчающие обстоятельства: он, конечно же, не знал, как их подавить, "но никогда не направлял и не поддерживал их, а всегда открещивался от них публичными заявлениями" [379] .
Тем не менее, особенно в Париже, отсутствие короля, "прячущегося" где-то в Берри, так далеко, как если бы он был в плену у сарацин (как в прошлом Людовик Святой), воспринималось тяжело, поскольку считалось, что война с англичанами капитанами игнорируется в соответствии с известной пословицей: "Когда хозяина нет в доме, можно делать все что заблагорассудиться". При этом можно задаться вопросом, повлияло бы присутствие короля в Лувре или дворце Сите на поведение его капитанов и снижение уровня насилия или сделало бы бессилие королевской власти более очевидным. Не говоря уже о том, что покидать центральную Францию и удаляться от Лангедока было сопряжено с определенным политическим риском.
379
La Marche 1883–1886, I, 245.
Что еще хуже, север королевства, от Иль-де-Франс до Фландрии, в 1438 году, из-за неурожая предыдущего года поразил голод . Месяцы с марта по июль были исключительно дождливыми и ужасными. "И когда наступил великий голод, все люди были так измучены уплатой налогов и грабежами, что никто из здравомыслящих не мог поверить, что без особой милости Божьей они перенесут эти тяготы" [380] . Повсюду рыскали волки. Казалось, что страна погрузилась в пропасть.
Поездка Карла VII из Лиможа в Лион через Риом с марта по июнь 1439 года дала ему возможность получить от нескольких провинциальных Штатов некоторые субсидии. Находясь в Риоме, 28 марта король написал письмо Теодоро ди Вальперга, сенешалю Лиона, в котором объяснил ситуацию: сначала он хотел созвать одновременно Штаты Лангедока и Лангедойль, чтобы "посоветоваться" о своих великих делах и попросить "помощи". Однако он был слишком занят, чтобы это сделать. Поэтому, "по совету нескольких сеньоров [его] крови и рода" и членов Большого Совета, он приказал обложить налогом в размере 300.000 турских ливров соответствующие провинции Лангедойля, расположенные к югу от Сены. Зачем ему понадобилась эта сумма? Для оплаты большой армии, которая в следующем сезоне должна была изгнать врагов и восстановить королевство; для охраны границ; для финансирования конференции, которая должна была состояться в мае следующего года в районе Кале, чтобы "добиться успеха в достижении всеобщего мира" между королевствами Франция и Англия; чтобы отвезти к герцогу Бургундскому свою дочь Екатерину, которая должна была выйти замуж за графа Шароле, единственного сына и наследника упомянутого герцога, что могло только укрепить мир в королевстве [381] ; для оплаты расходов его двора, дворов королевы, Дофина и других его детей; и, наконец, для оплаты различных поездок и посольств, которые происходят почти каждый день. В связи с этим город Лион был обложен налогом в размере 7.000 турских ливров; и, поскольку дело было срочным, король попросил предоставить ему заем, даже если это означало, что кредиторы получат долг, только когда налоги будут собраны [382] .
380
Cagny 1902, 252.
381
Свадьба состоялась 11 июня 1439 года.
382
Caillet 1906, 463–465.
В военной сфере главным делом стало возвращение армией, под руководством коннетабля, города Мо и прилегающей к нему крепости, известной как Марка, которая сдалась 15 сентября, несмотря на упорство ее защитников. Но все равно это был большой успех, который обезопасил Париж [383] .
Безрезультатные переговоры 1439 года
В то же время, с июля по сентябрь, между Кале и Гравелином проходила дипломатическая конференция, призванная возобновить франко-английский диалог, прерванный после Аррасского мира. Что могло получиться из всего этого, когда французы так устали от войны, а англичанам победа в войне казалась все более маловероятной?
383
Карту города и Марки Мо можно посмотреть в Wilmart 2013, 371.
Местом проведения конференции стал возведенный перед фортом Уа огромный и роскошный шатер. Другие, меньшие по размеру шатры дополняли картину. Все это повторяло обстановку переговоров в конце XIV века по подготовке брака Ричарда II и Изабеллы Французской, и будет повторено в будущем на Поле золотой парчи (1520 год).
На этот раз посредников было двое: кардинал Бофорт и его племянница, Изабелла Португальская, жена Филиппа Доброго, к которым вскоре присоединился Карл, герцог Орлеанский, специально для этого переправленный англичанами через Ла-Манш. Герцогиня Бургундская, в большей степени, чем Бофорт, могла считаться сторонним участником конфликта. Английскую делегацию возглавлял Джон Кемп, архиепископ Йоркский, французскую — неутомимый канцлер Франции Рено де Шартр. Однако на конференции не было представителей ни Папы Евгения IV, ни Базельского Собора, поскольку англичане считали, что Церковь, в Аррасе, показала себя пристрастной в пользу Карла VII.
Неудивительно, что расхождение во взглядах вскоре стало очевидным: в целом, англичане были согласны, что их "французский противник" (Карл Валуа) будет иметь в ленном владении от короля Франции и Англии обширную территорию к югу от Луары, за исключением герцогства Гиень. В конце концов, они согласились бы и с тем, что бы во Франции было два короля — как в эпоху поздних Каролингов, когда существовали Западно-франкское королевство и Восточно-франкское королевство [384] . Что касается французов, то они были согласны на то, чтобы король Англии на правах вассала сохранил за собой Гиень и Нормандию в качестве пэра королевства, при условии, что он откажется от короны Франции и войны за нее. Другое французское требование гласило: "Все клирики и дворяне должны полностью вернуть свои бенефиции, земли и сеньории, если они принесли англичанам оммаж". Другими словами, многие нормандские дворяне, которые бежали из герцогства, чтобы сохранить верность Карлу VII, и чьи вотчины были конфискованы, как правило, в пользу английских лордов, должны были получить свои земли назад и стать вассалами Генриха VI как герцога Нормандии. То же самое касалось и обладателей церковных бенефиций. В обоих случаях, и особенно в первом, можно представить себе масштабы потрясений и судебных тяжб, поэтому англичанам в Нормандии трудно было даже помыслить об этом.
384
Keen 1973, 396.