Карл VII. Жизнь и политика
Шрифт:
В это же время Карл Орлеанский, давно находившийся в плену и потерявший надежду на освобождение, предложил англичанам провести мирную конференцию либо в Кале, либо в Нормандии. На ней должны были присутствовать королева Сицилии, герцоги Бретонский и Алансонский, графы д'Арманьяк и де Фуа. Если же мир не будет заключен, то Карл обязался принести оммаж Генриху VI как королю Франции. Он даже был готов отказаться от Блуа, Орлеана, Ла-Рошели, Мон-Сен-Мишель, Пуатье, Лиможа, Буржа, Турне и Безье и, если этого будет недостаточно, Тура и Шинона. В этом он поклялся словом принца, положив руку на Евангелие. Но и этот проект провалился, возможно, потому, что английское правительство не поверило в столь "чудесное" предложение. Однако это означало, что дипломатическую линию Карла VII поддерживали далеко не все французские принцы [315] .
315
Champion 1969, 206.
Положение Карла VII как внутри страны, так и среди христианских держав имело тенденцию к улучшению. В апреле 1434 года он отправился во Вьенну (Дофине), где впервые за многие годы провел своеобразный Совет, который можно даже назвать пленарным и на котором обсуждались великие дела, а после устраивались пиры. Короля даже видели танцующим с юной Маргаритой Савойской, которая собиралась отправиться в Неаполь, чтобы присоединиться к своему мужу, Людовику III Анжуйскому, королю Сицилии [316] . На Совете присутствовали Карл, недавно ставший герцогом Бурбонским,
316
Людовик умер 12 ноября 1434 года в Козенце, Калабрия.
Следующим шагом стало теплое примирение герцога Бургундского и его зятя Карла, нового герцога Бурбонского (женатого на сестре Филиппа Агнессе), которое состоялось в Невере в конце января — начале февраля 1435 года, в присутствии Рено де Шартра и Артура де Ришмона. Карл VII предложил герцогу Бургундскому существенные территориальные уступки если тот откажется от союза с Генрихом VI. Филипп мог получить все земли, города и сеньории, принадлежащие французской короне по обоим берегам реки Сомма. Однако Карл VII должен был сохранить над этими территориями (а это было для него очень важно) свой суверенитет и юрисдикцию с правом выкупить все за 400.000 экю. Для достижения намеченного соглашения 1 июля следующего года в Аррасе должен был состояться конгресс, на котором короля будут представлять герцог Бурбонский и граф Ришмон. Оговаривалось, что король Генрих VI должен был быть проинформирован о предстоящем мероприятии, а Папа и Базельский Собор должны были прислать своих представителей, одним из которых был бы Альбергати, а другим кардинал Кипрский, Гуго де Лузиньян [317] . Примирение герцогов Бургундского и Бурбонского после долгих лет "ожесточенной" войны побудило присутствовавшего при этом бургундского рыцаря сказать: "Мы рискуем своими жизнями и душами из-за вражды принцев и великих сеньоров, которые, когда им вздумается, примиряются друг с другом, а мы остаемся бедными и разоренными". Хронист Ангерран де Монстреле, который сообщает об этих словах, произнесенных вслух, добавляет: "Было бы хорошо, если бы это было услышано и оценено обеими сторонами. И для этого была веская причина, ибо очень часто бывает именно так" [318] .
317
Гуго был братом Жана II де Лузиньяна, короля Кипра.
318
Monstrelet V, 108.
Затем герцог Бургундский вернулся в свои северные владения (Пикардию, Артуа, Фландрию и Брабант), чтобы со всей необходимой торжественностью подготовить "великий конгресс", который должен был состояться в столице его графства Артуа, что само по себе было знаком признания его власти. Югу де Ланнуа и другим было поручено поставить в известность английский двор, который был не в состоянии отказаться от этого приглашения, тем более что французы, благодаря Ла Иру и Орлеанскому бастарду, продолжали продвижение в Иль-де-Франс, взяв Сен-Дени [319] .
319
Berry 1979, 164–167.
Audite celi Жана Жувенеля дез Юрсена
Интересным свидетельством состояния французского общественного мнения является трактат Audite celi (Внимайте небеса) [320] , предположительно написанный, после явившихся ему во сне (1 мая 1435 года и в последующие дни) трех дам, Жаном Жувенелем дез Юрсеном, тогдашним епископом Бове, проживавшим в этом пограничном городе, посреди опустошенной страны. Эти дамы из видений олицетворяли Англию, Францию и Святую Церковь. Вкратце история выглядит следующим образом. Святая Церковь (в лице Папы Евгения IV [321] и делегатов Базельского собора) считала Карла VII истинным королем Франции. Англия же, утверждала, что, согласно договора в Труа, король Генрих VI, по крайней мере, должен обладать полным суверенитетом над Гиенью, Нормандией и Понтье и никогда и ни за какие территориальные уступки не согласится стать вассалом "противника из Франции". Франция настаивала, что договор в Труа недействителен, а Карл VII согласно Салического закона является законным королем, и было бы противоестественно, если бы корона Франции перешла в руки "смертельного, древнего и главного врага" королевства. От французов, которые однажды вернутся к разуму и узнают свою мать, зависит, будут ли они верны своему "благородному символу", прямому белому кресту, и кличам "Нотр-Дам! Сен-Дени", который противопоставляется кличу "Святой Георгий!", принятый Англией и ее союзниками. Что касается Гиени и Нормандии, то ни один король Франции не может отказаться от юрисдикции и суверенитета, которые он осуществляет над ними, ибо это означало бы отчуждение прав короны Франции, которые он поклялся соблюдать. Поэтому пусть Англия вернется к себе домой и пусть те, кто говорит на французском языке (бургундцы) откажутся от своей мести, ошибок и слепоты.
320
Трактат начинается словами: "Внимайте, небеса, я буду говорить; и слушай, земля, слова уст моих" (Второзаконие, 32, 1).
321
Евгений IV сразу же уведомил о своем избрании в булле, отправленной из Рима 12 марта 1431 года и адресованной его "очень дорогому сыну во Христе Карлу, прославленному королю Франции" (Bibliotheque de l'Institut, Godefroy, ms 254, № 14).
Самой интересной частью трактата является вмешательство дамы олицетворяющей Мятеж, которая, вдохновленная Сатаной, выступает против любого соглашения. Сначала она обращается к Англии, сообщая, что у нее все еще есть возможности для продолжения войны, а затем к Франции, напоминая ей, что на ее стороне все принцы, кроме герцога Бургундского, который уже подумывает о том, чтобы вернуться к повиновению. Из списка перечисленных Мятежом принцев стоит упомянуть: короля Рене, поименованного тремя герцогскими титулами (Бар, Анжу и Лотарингия), герцогов Бретонского, Бурбонского, Алансонского и
322
Juvenal, I, 93-281.
Возникает вопрос, был ли Карл VII, накануне Аррасской конференции, совершенно не искушен советом данным Мятежом, который, учитывая соотношение сил, заключался в том, чтобы отказать в любой уступке не только Генриху VI, но и Филиппу Доброму. Возможно, что король колебался.
Но следовало учитывать беды и несчастья войны, которую необходимо было срочно прекратить. Согласно пьесе написанной в 1434 году специально для делегатов Базельского Собора, дама олицетворявшая Францию, говорила что в течение двадцати пяти лет (отсчет идет с 1409 года) она не знала "ни покоя, ни отдыха" перебиваясь "с хлеба на воду" [323] . 5 августа 1435 года открылся Аррасский конгресс.
323
Beck 1979, 88.
Ход Аррасского конгресса
В Дневнике Аррасского мира (Journal de la paix d'Arras), который вел Антуан де Ла Таверн, приор аббатства Сен-Васт-д'Аррас, содержится точная хронология, собравшего множество людей конгресса, с 30 июня 1435 года, даты прибытия первых послов, до 17 октября, даты отъезда графа Ришмона и герцога Бургундского. С французской стороны главными переговорщиками были герцог Бурбонский, графы Вандомский и Ришмон, архиепископ Реймсский и Кристоф д'Аркур — опытные люди, получившие инструкции заключить мир с Бургундией и продемонстрировать всем добрую волю короля по отношению к Англии. Это событие получило широкую огласку, о чем свидетельствуют, представленные в источниках списки присутствовавших на конгрессе герольдов (более 130 человек), в том числе дюжины гербовых королей, включая Монжуа, Орден Подвязки, и Орден Золотого руна [324] .
324
Contamine 2006.
2 августа письмо с "новостями из Арраса" было отправлено в город Лион. В нем говорилось, что герцог Бургундский прибыл за несколько дней до этого в окружении многочисленной и блестящей знати. Различные вовлеченные стороны "для заключения мира" еще не собрались, но вскоре они сделают это "и надеемся, что между ними будет установлен добрый мир" [325] .
4 августа герцог Бургундский провел переговоры с англичанами, а затем с французами. Это было лишь предварительное собеседование, а первая по настоящему рабочая сессия началась на следующий день. От имени Базельского Собора и Папы Евгения IV Миколай Лясоцкий, настоятель Краковского собора, произнес вступительную речь на латыни, "весьма украшенную риторикой". Он начал с восхваления превосходства королей Франции, "истинных защитников Святой Церкви", по крайней мере, со времен Карла Великого. Но поскольку королевство Франция разобщено, в христианском мире ничего не ладится, отсюда и появление "богемской ереси". Всего этого не случилось бы, если бы Франция находилось "в мире, согласии и союзе". Затем он поведал о насильственных смертях, совращении девственниц, изнасиловании женщин, разрушении городов, замков, церквей и монастырей. Пусть же все четыре стихии (небо, воздух, огонь и земля) восстанут против той стороны, которая отказывается от мира. Эта проповедь настолько тронула аудиторию, что кардинал Альбергати, прибывший 12 июля, заявил со всем авторитетом своего титула папского легата, что она достойна древнего христианского гимна Gloria in excelsis Deo (Слава в вышних Богу).
325
Caillet 1909, 12–13.
Со стороны казалось, что надежда на всеобщее урегулирование сохранялась долгое время. 31 августа, после нескольких торжественных заседаний и неофициальных встреч между двумя или тремя заинтересованными сторонами, Лясоцкий смог "дать надежду" приору Сен-Васт-д'Аррас, "что у него вскоре будут хорошие новости". 2 сентября богослов Тома де Курсель (большой враг Жанны д'Арк, но уже собиравшийся сменить сторону, если он еще этого не сделал) от имени парижан обратился с речью к английскому кардиналу Генри Бофорту, рассказав в какой крайней степени несчастье они находятся, и если мир не будет заключен, им придется покинуть свой город. В ответ Бофорт ограничился лишь заявлением, что предложения сделанные им "сеньорам Франции", являются очень щедрыми. 3 сентября Жан де Люксембург и Юг де Ланнуа, безусловно, самые ярые англофилы из бургундцев, взяли на себя смелость явиться к герцогу, чтобы напомнить ему о "союзе, который он заключил с англичанами" и поинтересоваться, не будет ли бесчестным и "подлым" его нарушить? 4 сентября распространился слух, что мир провалился именно из-за позиции Ланнуа. 5 сентября снова выступил с речью Тома де Курсель, которого Антуан де Ла Таверн назвал "очень красноречивым и превосходным священнослужителем". На этот раз Курсель заявил, что говорит не только от имени Парижа, но и от имени других городов королевства. Его красноречие (на латыни) было таким, что казалось, "как будто говорил ангел Божий". Но как бы то ни было, мир с Англией заключить не удалось, и 6 сентября кардинал Бофорт, архиепископ Йоркский, графы Хантингдон и Саффолк покинули Аррас и вернулись домой. Они должно быть считали, что полностью выполнили свой долг как англичане и добрые христиане. В тот же день архидиакон Меца, Гуго Гийом, зачитал протокол переговоров между французами и англичанами, то есть последовательные предложения двух сторон. По его словам, в какой-то момент, французы предложили уступить англичанам Нормандию (за исключением Мон-Сен-Мишель, герцогства Алансонского и графств Аркур и Танкарвиль) и то, чем владели в Гиени, но только в качестве фьефов, французской короны, и в обмен на отказ от претензий на трон Франции. Чуть позже французы предложили все герцогство Нормандия, но все же с принесением оммажа и отказом от короны. Это был тупик. Англичане отказались, заявив, однако, что их король намерен в день святого Реми созвать свой Парламент, и, что окончательные предложения Франции будут изложены там. Тот же архидиакон Меца сказал, что кардиналам и другим послам Святого Собора они показались "хорошими и разумными". Затем он обратился к герцогу Бургундскому, указав ему на запустение королевства Франции и великие беды, вызванные войной. Клятвы противные благочестию, здравой морали и общественному благу, сказал он, чтобы успокоить совесть Филиппа Доброго, ничего не стоят и любой человек вправе их не соблюдать.