Кайл Соллей
Шрифт:
На рынке сообразили очень быстро, отправив в лавку к иудею. Они так и говорили, презрительно вытягивая губы «иудей». Странная замена имени, ведь это всего лишь религиозная классификация. Говорили – все иудеи сплошь грамотеи и у них есть книги, а от книг только одни беды.
И вот я стою перед этим низеньким немолодым дядькой, толстоватым, лысоватым, суетным. С тоской и беспокойством в темно-карих глазах. Мой вечный спутник Снорре – обнаружил на улице отличную широкую скамейку в тени деревьев, посчитал, что в иудейской лавке мне ничего не угрожает и развалился
– Меня зовут Кайл Соллей. Позволите мне сесть, благородный хозяин? И узнать ваше имя.
Иудей поклонился в пояс, не говоря не слова метнулся в глубину своей лавки, через секунду появился, ловко таща большое кресло, поставил его прямо в центре помещения наподобие трона, исчез за моей спиной, кряхтя запер входную дверь, уже через мгновение ухватил за рукав, притащил к креслу, стал передо мной как подданный, хотя таковым не был. При этом он обильно жестикулировал и закатывал глаза.
– О Пророк Моисей, какой человек посетил мою скромную хижину! Простите, простите, простите. Я Шлойме. Держу тут скромную лавку с ничем не примечательным старьём. Шлойме. Сын Абрама, внук Йосифа. Что угодно молодому благородному кавалеру?
– Уважаемый Шлойме, великодушно извините меня за то, что нарушил ваш покой. На рынке подсказали, что в вашей лавке могут быть книги.
– Ах, рынок. Какие замечательный щедрые добрые люди там торгуют. Помнят про старого Шлойме. Долги отдавать не помнят, а что у меня есть ха-ха две-три книги – помнят. Чудесные люди. Самые лучшие на свете соседи. Ни у кого на свете нет таких соседей как у меня. Всегда помогут, подскажут, если что-то возьмут без спроса, пообещают отдать. Такой хороший город, так нравится мне, все щедры.
Я терпеливо ждал. Лавочник был способен генерировать слова до самого утра. Но ни в коем случае не хотелось обидеть этого напуганного жизнью дядьку. Когда поток слов ослаб, он перешел к осторожным намекам, таким же, как и отец, о том, что это крайне необычно и чудесно, чтобы благородный носитель меча и гербового рыцарского щита интересовался текстом подлиннее вывески на борделе.
– Мессир Шлойме. Мне показалось, что вы слышали обо мне, хотя видите впервые. Что говорят про младшего из рода Соллей?
– Люди всякого болтают, – иудей как-то присел и стал коситься по сторонам.
– Но я ничего не слышал. Если что и говорят, Шлойме слышал только хорошее, только хорошее и чудеса. Шлойме все время в работе, все время прибирает в лавке и считает убытки по вечерам. Садимся с моей Геулой. Считаем убытки и плачем. Благодарим Бога за троих ребятишек и плачем о своей нищете.
– Шлойме! Простите что перебиваю. Что за мир такой – все меня боятся! М-м-м-м. Если вопрос о слухах вас травмирует, не будет это трогать. Не будем. Только успокойтесь. Слышали обо мне. Наверное, историю про болота? Все же книги. Вернемся к книгам. Я не пришел вас грабить или обижать. Прошу дать мне их почитать. Книги. Вот прямо сейчас. Пододвинем замечательное кресло ближе к окну. Откройте свою лавочку. И принесите, что у вас есть почитать. И воды, если можно.
Торговец
Потом Шлойме принес три книги разных размеров. Я взял первую же, открыл и поморщился. Стихи. Отпил сразу половину кружки воды. Ну что, стихи так стихи.
Картина была странной. Иудей отпер лавку. Несколько раз приходили люди и столбенели. Мало того, что на входе дремал большой недружелюбный норд с топором. В самой лавке, у окна, завернувшись в одеяло с какими-то национальными иудейскими узорами, сидел молодой барон и читал. Немыслимо. Если знать – я читал нескладные стихи, многие явно эротического содержания.
Мне было плевать на общественное мнение. Ощущение своей необычности в любом случае не покидало меня ни на секунду. Статус барона – помогал в этом. А все странности пусть списывают на свои собственные религиозные убеждения.
Читал быстро, одновременно осваиваясь в языке.
В Арморике и не только тут, в ходу так называемый «всеобщий». По-видимому, всеобщий это изменившийся язык древних, которые наследили и тут. Скорее всего, сотни диких племен, у каждого свой язык. Древние общались только на своём. Насаждали его среди дикарей. Плюс письменность – алфавит. Устные языки умирали вместе с носителями, а книги, свитки, грамоты, документы и даже скабрезные надписи на стенах – жили дальше. В итоге все говорили на различных модификациях одного языка, дико подмешивая свои словечки и акцент. Но понять при желании можно.
Конечно, норманны или как их называли – норды, отличались разительно. Их язык звучал как чужеродное карканье. Снорре, чья неграмотность не вызывает сомнения, тем не менее сносно общался на рынке с мореходами на нордском. Звучало ужасно. Надо будет заставить и меня научить хотя бы основам.
Часть слов в книгах я откровенно не понимал. Что-то запоминал, чтобы потом разузнать, остальное пропускал, пытаясь выудить смысл и без этого. Источники информации были слабыми. Вторая книга – как водится краткое Священное писание. Третья – жизнеописание какого-то бандита или короля. История увлекла меня, я даже не искал информацию, мне было просто интересно, чем закончится сюжет, сможет ли он победить монстра.
Осторожно закрыв последнюю страницу, украшенную картинкой с кривоватым поверженным драконом - я выдохнул. Победил ценой своей жизни.
Рядом со мной и, наверное, уже давно, стояла старшая дочь Шлойме. Книги переплетены потасканной кожей, приятной на ощупь. От созерцания трех прочитанных мной книг меня отвлекло то, что девочка зашлась кашлем. Закрыла рот рукой – для приличия. Когда отвела руку, на пальцах мелькнула кровь. Я резко встал. В теле ни следа от неподвижного многочасового сидения.