Клёст - птица горная
Шрифт:
— И самоуправство, — добавил командующий. — Ты приказывал от имени штаба, а за это казнь полагается.
— Вы знаете, что Старика убили, — ответил я. — А нас атаковала конница. Требовалось быстро принять решение, чтобы спасти легион. Вы все знаете, какая сложилась ситуация. Если бы химики ледогорскую кавалерию не шарахнули «стеноломами», то что бы она сделала с двумя нашими тысячами, которые никак не могли поставить строй во весь фронт?
Командиры переглянулись. Они всё знали. И знали, что у них не хватило бы смекалки дать команду заложить в метательные механизмы боевую химию. Камни — да, а «стеноломы» — они же для крепостей. Скорее всего, даже про шрапнель бы не подумали. И это они тоже понимали. И, похоже, грызла их досада на самих себя, а тут
— Самоуправство — это преступление, — упрямо повторил командующий.
— Не командовать людьми во время боя — это тоже преступление, — возразил я. — Однако, лейтенант был ранен, Старика вообще убили. У них есть уважительные причины, а у меня — нет?
— И какая у тебя причина? — грозно спросил тысячник.
— Какие были мои прямые обязанности во время боя?
— Охранять химиков, — подал голос сотник. — А не лезть туда, куда не просят.
— Вот: охранять химиков! — подтвердил я кивком. — Чтобы они остались живы и, ещё лучше, здоровы. В боевой обстановке командир имеет право для исполнения своих обязанностей использовать ЛЮБЫЕ средства, которые сочтёт нужным. Вот я и решил защитить химиков их же оружием. Это было моё личное решение, я взял на себя всю ответственность. Химики живы? — живы. Правда, у одного есть ранение шрапнелью, но врач сказал, что жить будет. В моём десятке потерь нет. Вражеская конница являлась прямой угрозой для жизни моих подопечных — я устранял эту угрозу теми средствами, что были доступны. Указаний не использовать «стеноломы» до начала боя не поступало. Я законы знаю.
— Откуда ты взялся умный такой? — командующий почесал свою бороду. — Ни одного «стенолома» не осталось, мне голову за них оторвут, а виноватых — нет. В каких войсках ты служил в своей стране?
— В обозных, — совершенно честно ответил я чистейшую правду, не отводя глаз.
Адъютант «из бывших» странно посмотрел на меня, потом на командующего, и снова уткнулся взглядом в стол.
Ага, высокий суд дал слабину.
— Что ж, раз ты у нас такой умный, то постараемся найти достойное применение твоим талантам, — сивобородый командующий хлопнул ладонью по столешнице, очень напоминая строгого судью, бьющего молоточком в конце заседания. — Свободен.
— А премия? — не удержался я. — За спасение химиков?
— Во-о-о-о-н! Бога душу мать!!! — он аж подскочил, будто ужаленный, оттолкнувшись ладонями от стола.
— Слушаюсь!
Дружеские контакты налажены, пора и честь знать. Для начала нужно осмотреться, какие козыри есть на моих руках.
Итак, Кашевар. Без него воевать было бы и вовсе уныло. Но не боец, не боец, и никогда им не станет. Как ему хватило смелости порезать своего хозяина — уму непостижимо. Ах, да, за испорченный салат. Мудрость в том, чтобы никогда не критиковать его стряпню, а иначе это чревато. Бим и Бом иногда подкалывают его за страсть к изыскам, но он смачно отвешивает им подзатыльники, ни капли не боясь ответки от их дурной силушки. Во время ракетного обстрела молился громче всех, но штаны оставил сухими.
Бим и Бом. Если день прожит без ржачного смеха, то они считают его потерянным. Но, несомненно, в чём-то изменились. Взгляды у них стали другими, походки, движения… какими-то опасными, что ли. Теперь задираться с ними никому не советую. Надёжные бойцы, при схватке грудь в грудь не побегут.
Штырь и Жнец. Когда имеешь дело с уголовниками, главное — это понять, что им всегда нужен авторитет. Пахан. Тогда они будут прижиматься к нему, и даже раненый Жнец, видя, что ситуация боя стала чудовищной, бросил госпиталь и побежал под моё крыло. Им приходилось убивать, но отличаются они в том, что Штырь не боится поножовщины лицом к лицу, а Жнец имеет опыт подлых убийств.
Столяр. Старается держаться ближе к Кашевару, поскольку только с ним может найти общий язык. Когда были живы Рыбак и Бондарь, — общался с ними, такими же «лопухами» по натуре. При горном переходе очень помогал в ремонте телег; руки у него золотые. Исполнителен, послушен.
Шмель. Разжалованный
Двое трусов, переданных мне на перевоспитание. Во время ракетного обстрела не обмочились, не побежали. Возможно, я дам им клички…
Мечника Коня, которого я получил одновременно со Шмелём, я после боя отдал в десяток Грача, понесший потери. Кстати, у меня есть некоторое подозрение, что Грач — неслыханное дело! — в богов не верит. Как он вообще воюет и до сих пор с ума не сошёл — загадка… впрочем, говорят, что, если человек — неверующий, то ему помогает сам Нечистый. А на войне любая помощь не лишняя.
Мы заняли и обжили новую позицию, вырыли новый окоп для укрытия от шрапнели. Если сначала нас никто не понимал, то после первого боя подобные укрытия появились у всех десятков, без исключения. А фланговые траншеи Сивобородый копать не приказывал: просто огородились наклонными кольями — и всё. Похоже, зрелище месива раздавленных тел очень сильно на него подействовало…
Мы стали свидетелями ещё одного полёта «летучего змея», только на этот раз смельчак не падал, а благополучно приземлился возле позиции центрального легиона. Если бы ему опять не повезло, то спасти его мы бы точно не успели: слишком далеко отошли от старых позиций. Если верить Механикусу, то первый небесный разведчик получил тяжёлые травмы, и не успел бы за пару дней встать в строй — очевидно, это был совсем другой летун. Наверное, у него в подчинении и правда целая команда…
Не успели легионеры обсудить чудесное летание человека по небу, как со стороны нашего тыла опять прилетели два «дракона». Я не сомневался: ЭТИ появились конкретно по наводке летуна, сразу спешно отправленного в тыл под усиленной охраной, чтобы сбросить свой груз на указанные им площади.
Даже издали вскипавшие стены багрово-чёрного пламени поражали воображение так, что все зрители непрестанно осеняли себя знаком Пресветлого. Что творилось в стане ледогорцев — про то лучше вообще не думать. Но определённые выводы их командование сделало: ледогорская армия… исчезла. От слова «совсем». Утром мы протёрли глаза — а на другой стороне во всём обозримом пространстве никого нет. Пусто и голо. Не считая разрушенных, обугленных остовов метательных машин, еле-еле заметных из-за дальнего расстояния.
Несколько дней мы торчали в гордом одиночестве. Надо полагать, в это время божегорская сторона пыталась протолкнуть условия капитуляции ледогорской, но явно неудачно, поскольку мы получили приказ решительно выдвигаться на территорию Ледогории.
Вообще говоря, есть два вида наступления. В первом случае армия, разбив противника, преследует его, захватывая территорию, града и веси, упиваясь эйфорией славной победы. Наступление продолжается столько времени, на сколько хватает сил рубить бегущих, грабить и насиловать мирное население, которому бежать некуда. После этого отцы-командиры пытаются разобраться, кто и сколько сумел натворить, сколько набралось пленных и трофеев, и насколько пьяны и вменяемы их подчинённые, которым предстоит разбивать новые лагеря для дислокации. В эти лагеря идут опоздалые обозы с прежних мест, доставляя оружие, амуницию, продовольствие, метательные машины, а также весёлых химиков и опухших тыловиков, несколько дней проживших без контроля высокого начальства и пьяных не менее, чем легионеры. Если от рук одуревших от крови бойцов сельское население в ужасе отсиживается в укромных погребах, умоляя Пресветлого о защите, то на обозниках весёлые дечата-вдовушки, наоборот, виснут гроздьями, получая щедрые подарки отрезами тканей для палаток и бинтов и даже продовольствие. Те, в свою очередь, получают от девок ласку, а от мужиков — разнообразную выпивку в обмен на обломки стального оружия, которые сельские кузнецы потом превратят в плуги, подковы, топоры и лопаты.