Клёст - птица горная
Шрифт:
Во втором случае армия покидает обжитый лагерь по приказу. Нам не требовалось срочно идти кому-то на выручку, и поэтому не имело смысла двигаться в отрыве от обозов. Собственно, мы именно так и двигались от столицы к границе, а теперь нам приказали тем же порядком войти в Ледогорию.
Читатель, конечно, уже успел сделать вывод, что второй способ передвижения не имеет никакой романтики. Любая вставшая из-за поломки телега сразу становится видна почти всем командирам, обозники не имеют возможности отрываться на всю катушку, а обустройство ночлега производится вдали от деревень, — без милого сердцу звука дудочки, свирели, а то и скрипки, звучащих под булькание крестьянского пива.
И как может возрадоваться душа подобномупоходу, когда постоянно слышится только ругань, мат и проклятия, — вперемешку со звуками мордобоя? Только Кашевар чувствовал себя лучше всех, постоянно находя те или иные травки для специй и радуясь, словно ребёнок.
Наш легион должен был выступать первым. Передовые части перешли на тот берег и начали втягиваться на дорогу, а мы ещё только палатку сворачивали, как вдруг началось…
Жахнуло весьма знатно и неожиданно — я не успел отвесить Бому подзатыльник. Столб огня и дыма рванулся прямо с дороги, хотя ни ракет, ни «драконов» не наблюдалось. Я увидел, что мгновенно убило лошадь, тащившую телегу десятка, а идущих слева и справа от места взрыва отшвырнулодальше обочины. Телеге, шедшей впереди, переломило заднюю ось, выбило колесо, и она припала на задок, уткнувшись углом в землю; я видел возницу, бессильно распластавшегося ничком. Его лошадь контузило, она припала на бок и задёргалась.
Рвануло ещё раз. Поскольку я теперь смотрел только на дорогу, то успел разглядеть всё с первого мгновения: второй взрыв произошёл под днищем фургона. Его сила была такова, что вверх взметнуло практически весь уложенный в него скарб. На высоте в три человеческих роста воздушная волна ослабла, дав нам возможность разглядеть то, что она сумела поднять: обломки колеса, стана, дрог, разорванные полотнища, сено; затем всё это разом рухнуло вниз, словно кто-то резко развёл в стороны невидимые ладони, державшие всё это на весу.
Началась паника: самые смелые возницы изо всех сил принялись разворачивать лошадей прочь с дороги, а самые умные попрыгали наземь и бросились врассыпную, как зайцы, предоставив перепуганным животным самим выбирать, куда бежать дальше. Между тем взрывы продолжали бУхать то тут, то там, но все — только на дорожной колее. Ржание перепуганных и раненых коней; крики, ругань и стоны перепуганных и раненых солдат, взрывы шрапнели, вспыхивающие то впереди, то сзади — и безо всякого объяснимого порядка. Повозки сталкивались, сцеплялись, и вконец ополоумевшие животные ломали упряжь, вырывались, ржали испуганно так, что нас даже издали пробирало, — особенно моих впечатлительных недоделков. Пытаться залечь, спасаясь от картечи, оказалось просто искать себе более страшную смерть, ведь повозки и кони, бросившиеся прочь с дороги, давили лежавших без разбора.
«Вот гады: горшки в землю зарыли, а сверху какие-то замедлители присобачили. Давишь тележным колесом замедлитель, он возгорается через несколько минут, а под ним — порох… и время возгорания у всех разное.» Мне оставалось только восхищаться выдумкой ледогорских химиков. Эх, жаль, в моё время пороха ещё не было! Это сколько же проказ можно было подстроить! — это вам не фекалии в хранилище заливать.
Насколько лично мне всё было понятно, настолько все остальные ничего не понимали. Ну, быть
Наше командование заставило пленных выносить наших раненых и убитых, растаскиватьпогибших лошадей и обломки телег. Некоторые изледогорцев древками копий без наконечников боязливо тыкались по дорожной колее, пытаясь найти не взорвавшиеся горшки, а потом ладонями разгребали вокруг них землю и относили на руках поближе к речке, едва ли не баюкая их, словно грудных детей. Возле реки химики тщательно осматривали обнаруженные «подарки» на предмет повторного использования, но уже во славу Божегории.
Мой сотник всё-таки нашёл способ применения моих знаний: наш десяток поставили в ближний круг охраны химиков, занятых разглядыванием смертельно опасных горшков. Я расставил своих побледневших бойцов лицом в сторону Ледогории, приказав закинуть щиты за спину, чтобы уберечь от возможного ранения железяками, если у химиков что-то рванёт, а сам, под изумлёнными взглядами своих солдат, потопал к Философу. По счастью, я уже давно отучил их обсуждать мои действия и давать советы, когда я их не спрашиваю, поэтому они промолчали.
— И что тут за хрень? — спросил я Философа.
— Забавная штукенция, — тот сунул мне трофейный горшок едва ли не под нос.
У этого сосуда широкое горлышко оказалось закрыто плоской крышкой-пломбой, имевшей цельную ручку для съёма и уплотнённую по окружности воском, а из центра крышки, прямо из её ручки, торчал стержень, похожий на забитый гвоздь, но только его шляпка имела диаметр едва ли не больше, чем у самого горшка.
— Наступишь вот на эту шляпку, стержень вдавится вовнутрь, а там…
Он ухватил пальцами ручку крышки и вырвал её из горлышка. Послышался лёгкий хлопок, и у меня похолодело в тестикулах. По счастью, это просто хлопнул воздух, вырвавшийся из герметично закупоренного кувшина. Мысленно обозвав химика всеми нехорошими словами, какие только успел вспомнить за пару мгновений и едва не отвесив ему затрещину, я продолжил осмотр предложенного.
Стержень, оказывается, прошивал и крышку-пломбу, и её ручку насквозь, имея заострённый конец, что усиливало его сходство с обычным гвоздем. Философ сунул руку в кувшин и, поковырявшись в нём, извлёк, будто балаганный фокусник, круглый медальон мутно-серого цвета, и сунул мне в руки. Это оказались два стёклышка, спаянные друг с другом параллельно, по окружности, а между ними был засыпан порошок.
— … а там остриё сломает вот эту стекляшку, и её смесь загорится сама по себе, — закончил я, бережно возвращая «медальон» назад. — А под ней — смесь пороха и железяк.
— Совершенно верно, коллега, — кивнул Философ, забирая стекляшку назад.
— Вот только закапывать такой кувшин нельзя, — продолжил я. — Земля окажется между пломбой и шляпкой, и при нажатии сверху шляпка не сможет опуститься: земля помешает.
— А для этого есть защитный кожух, — мой собеседник кивнул на валявшуюся грязную трубку из плотного картона, по диаметру как раз подходящую, чтобы просунуть в неё кувшин. — Он не даст земле попадать между шляпкой стержня и пломбой, а когда сверху наступит человек, или надавит колесо телеги, то такой кожух легко сминается: бумага — она и есть бумага. Самое главное: вручную отрегулировать глубину проникновения стержня так, чтобы он плотно упирался в замедлитель, и достаточно было бы даже малого его смещения вниз, чтобы стекло треснуло, и началась реакция самовозгорания…