Ключ от твоего сердца

Милан Кортни

Она чувствовала себя почти невесомой, готовой улететь прочь.

– На самом деле, сегодняшний вечер произошел из-за другого моего друга - Фрица Мейснера из Шамони, который родом из Ганновера. Я послал к нему курьера, и он приставал к своему дяде, чтобы тот показал работу мисс Хершел. С этого момента мне оставалось только убедиться, что ответ мисс Хершел станет широко известным. Это было пустяком.

– Уверяю вас, - вставил сэр Марк, - немногие друзья подумали бы так же.

– О?

– Большинство дружеских отношений, - продолжал сэр Марк, - это не более чем сходство темпераментов или немного общих интересов. Дружба - это когда

рассказывают шутки и смеются вместе.

Пока сэр Марк говорил, Уэстфелд покачал головой.

– Раньше я думал так же - что пока мы смеемся вместе, этого достаточно. Это было до того, как я заинтересовался альпинизмом.

Уэстфелд разговаривал со всей группой, но его взгляд постоянно возвращался к Элейн.

– Все мое представление о дружбе изменилось, когда я зависел от кого-то больше, чем просто для приятного времяпрепровождения. Как только вы доверяете человеку свою жизнь, это меняет все. Уже недостаточно называть кого-то "другом" просто потому, что вы посещаете одну и ту же галантерейную лавку. Как только кто-то рискнул своей жизнью ради вашей, а вы рискнули своей ради его - как только вы объединились, зная, что один неверный шаг может убить вас обоих - что ж.
– Он покачал головой.
– Все после этого кажется очень бледным по сравнению.

– Ах.
– Сэр Марк улыбнулся.
– Мы скучные.

– Вовсе нет. Может быть, это то, что я искал. Когда грозят штормы и оползни, я ищу кого-то, кто будет держаться за меня и не отпустит.

Он говорил о дружбе, но то, как он смотрел на нее… Она бы затрещала, как огонь, если бы он прикоснулся к ней.

– Это то, что ты делал?
– тихо спросила она.
– Не отпускал?

– Мы друзья.
– Его улыбка печально искривилась.
– И это означает вот что: я никому не позволю причинить тебе боль. Если я могу этому помешать.

Она не смогла сдержать глупую ухмылку, слишком широкую и слишком болезненную, расползающуюся по ее лицу. Она чувствовала, как загорается под его пристальным взглядом. И его улыбка - эта неловкая кривая улыбка, просто слишком горькая. Он сказал, что они друзья. Но…

Ей удалось выбросить из головы все мысли о его давнем предложении. Он так часто шутил с ней, что она предположила, что это было сделано из чувства долга - и, возможно, намека на желание, которое он испытывал десять лет назад. Он хотел загладить прошлые обиды. И он знал... он знал, что она не может выйти за него замуж. Она думала, что он принял это, потому что до этого момента, до сегодняшнего вечера, она верила, что он не испытывает к ней ничего, кроме дружбы.

Но нет. В его улыбке была дикость, а в глазах, когда он наблюдал за ней, была тьма.

Он был влюблен в нее. И это причиняло ему боль.

Эван должен был уйти.

Воздух в зале стал слишком удущающим. Пока он говорил, Элейн начала смотреть на него с чем-то похожим на зарождающийся ужас. Ее разговор иссяк. И она обхватила себя руками за талию, замыкаясь в себе, пока не стала для него такой же закрытой, как запертая комната.

Итак, она все поняла. Он спустился по ступенькам холла и сделал знак своему лакею, ожидавшему под моросящим дождем. Но быстро сбежать было невозможно; вереница экипажей тянулась вдаль, и ожидающая толпа начала высыпать на ступени холла. Его не спасут по крайней мере полчаса.

Вместо этого он бросился через улицу, чтобы подождать. Погода была скорее туманной, чем дождливой, но туман прилип к его пальто. В относительном

убежище маленькой площади он мог притвориться одиноким. Толпа людей через дорогу была скрыта густым кустарником; первые пробные весенние листья на деревьях над головой заглушали оживленный разговор. Если бы он мог заткнуть уши и заглушить настойчивый стук лошадиных копыт, он мог бы вообразить себя действительно в одиночестве.

Он заставил себя отказаться от всякой надежды на Элейн. Большинство людей восприняли бы такую капитуляцию как признание неудачи - капитуляция, по определению, была полной противоположностью успеху. С другой стороны, большинство людей воображали, что успешный альпинист поднялся на Монблан, упорствуя перед лицом невообразимых опасностей и лишений.

Не так. Альпинист, который продолжал идти, когда поднялась снежная буря, не добился успеха. Он был мертв. Только идиот поставил бы свою жизнь на то, что обыграет Мать-природу.

Это была первая часть восхождения на гору: решение не умирать. Ему пришлось выучить это.

Официальная дорожка пересекала площадь; за ней менее официальная дорожка огибала кусты. Он шел один в темноте, вдыхая воздух, который душил его, и пытаясь выдохнуть все до последнего разочарования.

В альпинизме была и вторая часть: определение того, когда предпринять еще одну попытку. Иногда лучшее время для начала штурма было сразу после шторма, до того, как снег превратился в лед. Иногда приходилось ждать, пока вся опасность не минует. Эван всегда чувствовал, что если он будет давить на Элейн слишком сильно - если он будет настаивать на том, чтобы она переосмыслила свои истинные чувства к нему - он потеряет ее.

Он остановился, когда мелкие щебенки на тропинке уступили место упругому дерну. Перед ним стоял фонтан, сухой и пустой от всего, кроме последних остатков гниющих листьев. Справа от него на каменном постаменте стояла статуя Уильяма Питта. Отлитая из металла голова Питта задевала ветви деревьев, окружавших парк.

Наедине с политиком в такую ночь. Диана рассмеялась бы, если бы он расссказал ей.

А потом за его спиной хрустнула ветка, и прежде чем он успел обернуться, чтобы посмотреть, кто вторгся в его уединение, он услышал голос. Ее голос.

– Уэстфелд?

Он мог видеть ее только краем глаза, но все же все его мысли, такие здравые и рациональные, были поглощены ее присутствием. Он был ничем иным, как глубокой пропастью желания, и только она могла наполнить его.

Он не хотел оборачиваться на звук ее голоса. Если он просто будет смотреть на гортензию достаточно долго... тогда он был бы трусом. Он повернулся лицом к женщине, которая могла поставить его на колени.

Она приближалась, пока не оказалась достаточно близко, чтобы они могли говорить, не крича. Тем не менее, он не мог разглядеть выражение ее лица. Молодые листья ясеня закрывали большую часть лунного света, за исключением нескольких пестрых пятен, которые блуждали по ее щеке.

– Элейн.

Его голос звучал слишком хрипло, как рычание тигра.

– Эван, - прошептала она. Это был первый раз, когда она назвала его по имени, и он почувствовал, как по его телу пробежал легкий трепет.

– Что ты здесь делаешь?
– Он прищурил глаза.
– Что ты здесь делаешь одна?

– Мои родители ждут карету. Папа обсуждает политику с лордом Блейкли, а мама...
– Она пожала плечами.
– В любом случае, я сказала им, что хочу поговорить с другом.

Она сделала шаг ближе.