Ключи от кадиллака

Машина ползла медленно, миль тридцать в час. Водитель откинулся в кресле, стараясь насладиться открывающимся пейзажем. Высокие пики гор, поросшие хвойным лесом, обрамляли зеленым бархатом далеко внизу блестящее на солнце озеро. Ему просигналили на повороте, он глянул в зеркало и съехал на обочину, чтобы не мешать движению.

Здесь, вот здесь идет вниз дорожка, по которой они столько раз спускались вниз, к их гроту. Ему хотелось встать, хлопнуть дверцей, пройтись по дорожке еще раз, вспоминая, где он подавал ей руку, где подхватывал

Всего этого больше никогда не будет.

Он достал из бардачка пачку сигарет, завалявшуюся тут еще с тех пор, когда он курил. Разжег сигарету дрожащими пальцами. Озеро, похожее на ее глаза, сияло внизу. Если ударить по газам, то он быстро окажется там, у озера, в искареженной машине. Он отстегнул ремень безопасности. Если остаться пристегнутым, то можно выжить, случайно. Это его не устраивало. Он затянулся, закашлялся с непривычки втягивать в себя яд.

Дорога перед ним шла круто вверх и заворачивала за скалу. Когда-то она позировала на фоне этой скалы, стоя со своей лохматой рыжей собакой. Он снимал ее, любуясь ею, боясь, что миг счастья закончится и она исчезнет, как виденье.

Она исчезла. Но виноват в этом только он сам. Что ждет его за поворотом? Он провел рукой по черной коже руля, усмехнулся, глядя на значок кадиллака. Он так увлекся, желая стать лучше нее, что пропустил момент, когда стал ей чужим. Пропустил первые шаги детей, их первые слова, и поступление в первый класс. Пропустил жизнь, гоняясь за славой.

Он так хотел стать лучше, что потерял саму суть. Теперь же, когда он был уверен, что достиг цели, пришло это чертово письмо. Уведомление о разводе. Он стал знаменит, богат, его любили самые красивые женщины...

Она снова легко и красиво обыграла его.

Что ждет его там, за поворотом? Там, где дети его фотографируются с его соперником, держа его за руки? Там, где она откроет ему дверь с холодными, колючими глазами. Губы ее сомкнутся, и она не бросится на ему на шею. Она пропустит его в дом, потому что это и его дом тоже. Пропустит, чтобы не мешать ему собрать вещи.

Он снова посмотрел на озеро. Оно манило, как синяя перина, холодное и прекрасное. Заманчиво. Он смотрел вниз, на обрыв. Если спускаться по тропинке, дорога займет пол часа среди сосен и елей. Если же... если же нажать на газ, то он будет там через сорок секунд.

По дороге проехала машина, просигналив ему. Он обернулся, узнал соседа и помахал рукой.

Будет ли она в печали, когда в искареженной машине найдут искареженный труп? Все газеты напишут эту историю, разместят фотографии его кадиллака на берегу озера. Того, что останется от кадиллака. И его фотографии — улыбающегося, красивого, счастливого. Такого, каким он виделся тысячам его зрителей.

Был ли смысл в его успехе, если другой держит на руках его детей? Детей, которые говорили ему: “да, сэр”, забывая называть его папой, потому, что видели его всего несколько раз в жизни.

Где он свернул не туда?

Другой, конечно же, водит их в зоопарк, и возил в диснейленд, куда он столько раз обещал, но так и не собрался. Он помнил и эти фотографии — его жены, детей и чужого человека на фоне замка Золушки.

Где

Заплачет ли она, узнав, что он остался там, где они были счастливы? На берегу озера, преодолев путь до него от дороги за сорок секунд? Заплачет или вздохнет с облегчнием, поняв, что не придется проходить долгую процедуру развода? Дети, конечно, расстроятся. Но дети всегда дети. Они быстро забудут его, они и не знали его, они были для него поводом попиариться, сыграть на чувствах публики, любящих видеть детей с отцами.

От Нью-Йорка до Денвера очень далеко. Нет времени на ерунду. Дети сами пойдут в школу. Он переведет деньги, пусть идут в лучшую. Он пришлет подарки по почте, открытки и свои фотографии — по интернету. А их фотографии он и так видит и иногда даже ставит лайки. Пусть дети знают, что папа у них есть...

Теперь папа у них есть.

Другой. Не очень молодой, но успешный, богатый. Не менее богатый, чем он сам.

Ее будущий муж.

Он закрыл глаза, затушил сигарету и бросил на обочину, смотря, как она продолжает дымиться.

В погоне за славой он где-то свернул не туда. И теперь у него остался один путь из двух, лежащих перед ним. Есть ли шанс все исправить? Что принесет счастье ей? Его жизнь или его смерть?

Он вцепился руками в руль и вдавил в пол педаль газа.

Денвер, штат Колорадо

1995 г

— Старый идиот, — миссис Линден вздохнула, — какой же ты идиот, Боже мой... Ты, Джон, хоть на мальчишку посмотри и пожалей его. Ты уйдешь, а он снова будет все Рождество у окна сидеть. Как в том году.

— Джованни, — поправил миссис Линден господин с всклокоченными седыми волосами и с не оставлявшем сомнений в его национальности носом.

Миссис Линден, пожилая дама, не растерявшая с возрастом красоты, сидела в видавшем виды кожаном кресле с большими золотыми заклепками. Старый дом сеньора Джованни Регарди, как он предпочитал себя называть, был так же растрепан, как и сам сеньор. Мебель, когда-то дорогая и добротная, была стара и вытерта, золоченые ножки стульев облупились, а дорогая обивка сильно износилась. Обои на стенах, много лет назад модные и яркие, поблекли и кое-где отставали от стен. Иногда миссис Линден казалось, что время в этом доме остановилось, будто колдун наложил на него заклятие за те грехи, что совершило семейство Регарди за время своего быстрого взлета и не менее быстрого падения. Сеньор Регради так и жил в середине двадцатого века, тогда, как на дворе было второе десятилетие двадцать первого.

— Ральф нуждается в празднике так же, как и другие дети, — сказала миссис Линден, — он же ребенок, а не робот.

— Ты сама все знаешь, Джекки, и я не вижу причин спорить.

Сеньор Регарди плеснул в стакан виски и выпил залпом, причмокнув и заедая напиток долькой лимона.

Миссис Линден помолчала, смотря на него задумчиво и спокойно. Когда-то давно она была влюблена в этого человека и хорошо знала его. С тех пор утекло много воды, но смириться с тем, что из веселого и общительного парня получился вот этот вот замкнутый и злой старик, она никак не могла.