Книга тайных желаний
Шрифт:
Лави ждал у ворот, пока я целовала на прощание Марию и Саломею. На лицах обеих застыл ужас, но я притворилась, что ничего не замечаю.
— Я не пропаду, со мной идет Лави. — Я улыбнулась Саломее и добавила: — Ты и сама когда-то ходила через долину вместе с Иисусом, чтобы продавать пряжу в Сепфорисе.
— Иакову это не понравится, — пробормотала Саломея, и я поняла, что родственниц беспокоит не моя безопасность, а проявленное непослушание.
Я собиралась отправиться в путь без их благословения, но на пути к воротам ветер распростер свои объятия, а оливковое дерево уронило несколько листьев мне
Когда Лави постучал в дверь моего старого дома в Сепфорисе, нам никто не ответил. Тогда он перелез через заднюю стену и открыл ворота. Войдя во двор, я застыла на месте: камни заросли травой, доходившей мне до пояса; лестница, по которой я выбиралась на крышу, валялась на земле, а ее поломанные ступени напоминали выбитые зубы. Я почуяла зловоние. Оно доносилось со стороны ступеней, которые вели вниз, в микву, и мне стало ясно, что трубы засорились. Повсюду валялись куски известняка и птичий помет. Дом пустовал чуть больше шести месяцев и уже пришел в запустение.
Лави жестом подозвал меня к кладовой. Дверь в помещение для слуг оказалась не заперта. Мы поднялись в комнату для гостей, смахивая по дороге паутину. В зале ничего не изменилось: скамьи с подушками, на которых мы возлежали за трапезой, четыре стола со спиральными ножками — все было на своих местах.
Мы поднялись по лестнице и прошли мимо спален на крытую террасу. Заглянув в свою комнату, я подумала о девочке, которая училась, читала, просила нанимать ей учителей, делала чернила и возводила целые башни из слов, о той, которая видела свое лицо на крошечном солнечном диске. В детстве я слышала, как старый раввин Шимон бар-Йохай говорил, что в каждой душе сокрыт сад со змеем, нашептывающим соблазны. Та девочка, которую я помнила, навсегда останется для меня змеем, искушающим попробовать запретный плод.
— Скорее, — поторопил меня Лави.
Я последовала за ним в комнату Иуды. Мой провожатый показал мне полупустой бурдюк, смятую постель, свечи, которые кто-то жег, и накидку из хорошего льняного полотна, брошенную на скамью. На столе рядом с постелью лежали два развернутых свитка, которые удерживались на месте катушками. Видимо, посланец Харана уже прибыл и разместился в нашем доме. Нет, не в нашем, напомнила я себе: теперь дом со всем содержимым принадлежит Харану.
Я подошла к столу и посмотрела на свитки. Один содержал список имен чиновников и землевладельцев и различные денежные суммы. В другом было опись имущества — комната за комнатой.
— Он может вернуться в любой момент. Нам лучше уйти и вернуться позже, когда он будет дома, — заметил Лави. Осторожный, предусмотрительный Лави.
Он был прав, и все же, когда мы пробирались мимо комнаты родителей, я остановилась. Мне в голову пришла мысль. Озарение настигло меня, словно взмах чешуйчатого хвоста.
— Жди на балконе и дай знать, если кого-нибудь услышишь, — распорядилась я.
Лави хотел было возразить, но повиновался.
Я заглянула в комнату родителей. Вид материнской кровати вызвал резкое ощущение потери. Ее дубовый сундук был покрыт слоем пыли. Я откинула крышку и вспомнила, как мы с Тавифой, совсем юные, рылись в его содержимом, собираясь исполнить наш танец.
Деревянная шкатулка с украшениями нашлась под аккуратно
Лави продаст украшения на рынке.
«Не укради». Чувство вины заставило меня остановиться. Стану ли я воровкой? Я прошлась по комнате, боясь представить, что сказал бы Иисус. Тора также предписывает возлюбить ближнего, возразила я себе, и разве не беру я драгоценности из любви к Йолте? Вряд ли мне удастся отправить тетю в Александрию без существенной мзды. Кроме того, однажды я уже украла — пластину слоновой кости у Антипы.
— Это твой прощальный подарок, мама, — сказала я.
Вернувшись на балкон, я поспешила к лестнице мимо Лави:
— Пора уходить.
Когда мы добрались до первого этажа, до нас донесся шум со стороны двери. Мы попытались улизнуть в коридор, но успели сделать лишь несколько шагов, как в дом вошел человек. Он потянулся к ножу, висящему на поясе, и спросил:
— Кто вы?
Лави заслонил меня собой. Мне показалось, что у меня в груди бьется перепуганный воробей, который хочет вырваться наружу. Я обошла Лави, надеясь, что незнакомец не заметит моего страха.
— Я Ана, племянница Харана Александрийского и дочь Матфея, при жизни исполнявшего обязанности советника Ирода Антипы. Это мой слуга, Лави. Могу я узнать, кто ты такой?
Мужчина опустил руку.
— Твой дядя прислал меня из Александрии, чтобы я избавил его от дома, который теперь по праву принадлежит Харану. Я Апион, его казначей.
Перед нами стоял молодой гигант, чертами лица более походивший на женщину: подведенные глаза, полные губы, брови правильной формы и черные вьющиеся волосы.
Из сумки, которая висела у меня через плечо, подозрительно выпирали углы. Я передвинула мешок себе за спину, улыбнулась и вежливо кивнула:
— Тогда Господь благословил меня, ведь именно тебя я и пришла увидеть. Харан отправил мне известие о том, что ты в Галилее, и я немедленно явилась сюда с позволения мужа, чтобы просить тебя об услуге. — Ложь свободно скатывалась с моих губ, словно вода с камня.
Апион неуверенно переводил взгляд с меня на Лави.
— Как вы попали в дом?
— Вход со двора был не заперт. Не думаю, что ты отказал бы мне в крыше над головой. — Я положила руку на живот, стараясь как можно дальше выпятить его. — Я беременна и почувствовала усталость.
Обман, на который я пошла, был так ужасен, что мне оставалось лишь удивляться себе.
Казначей указал рукой на диван:
— Прошу, отдохни.
Я упала на подушку и сморщила нос, учуяв запах сырости, который она источала.
— Изложи свое дело, — сказал Апион.
Я быстро собралась с мыслями. Он легко поверил в мою ложь и выглядел добрым — нужно ли его подкупать? Стоит ли забегать вперед, пока я не продала драгоценности? Я посмотрела на него. Его кудри были умащены дорогим нардовым маслом. На пальце сверкало кольцо с золотым скарабеем — Харанова печатка, без всякого сомнения.