Книжные люди
Шрифт:
Выражение в его глазах меняется. Теперь это тот самый насыщенный электрический синий, который я люблю. Его руки сжимаются в кулаки, линии его лица заостряются. Эти слова ему не нравятся, я вижу это.
Но я и так знала, что они ему не понравятся. И всё равно я не жалею, что их сказала. Мне не стыдно. Впервые за долгое время я чувствую, что говорю правду. Что сбрасываю с себя груз несказанных слов, который слишком долго давил на меня. И вот теперь я сказала их.
И теперь я свободна.
— Кейт… — снова произносит он, и в этом
— Я знала, что влюбляюсь в тебя, — продолжаю я, потому что это моя правда. — Опасность была с самого начала, и теперь это свершилось. Я влюбилась.
Я делаю вдох, и мне кажется, что это первый настоящий вдох за всё это время. Как будто грудь впервые расправилась, лёгкие наполнились воздухом.
— И в этом нет ничего случайного. Я влюбилась в тебя по-настоящему.
Мышца дёргается у него на челюсти. Но он не отворачивается. Он даёт мне сказать это. Он не убегает, хотя, я уверена, ему до смерти хочется. Но он молчит.
Мы стоим слишком близко друг к другу, как дуэлянты перед перестрелкой. И я выстрелила первой. И я промахнулась. Но на секунду я позволяю себе поверить, что, может быть, нет. Что я попала. Что он сдастся. Что он скажет мне, что тоже любит меня. Что всё, чего он хочет, — это быть со мной.
Но это была пустая надежда.
Себастиан вынимает оружие и стреляет.
Прямо в сердце.
— Мне жаль, мисс Джонс, — произносит он. — Любовь — это единственное, чего я не могу. Не с тобой.
Глава 26
Я знаю, что ты боишься, но я тебя защищу. Мы могли бы уехать из деревни, найти другое место. Не в Европу, не сейчас, но, может быть, в Америку? Мы могли бы поехать в Нью-Йорк. Это огромный город, там мы могли бы затеряться. Х
Себастиан
Лицо Кейт побелело, и я ненавижу себя ещё больше, чем раньше.
Дэн был прав всё это время. Я влюблён в неё.
Мне пришлось признать правду, пусть даже только перед собой, в тот самый момент, когда я вышел и увидел её, разговаривающую с этим ублюдком. Она светилась в своём радужном платье, похожая на ангела, спустившегося на землю.
Я всегда видел её такой — с самого первого мгновения, когда солнце запуталось в её волосах, а она заглянула в окно того, что вскоре стало Портабл Мэджик.
Лиза называла это судьбой, но я в неё не верю. Я не верю в прошлые жизни или счастливые совпадения. Я не верю, что я — это мой прадед, а она — её прабабка, и что нам суждено разыграть ту же самую трагическую историю любви.
Я не верю, что был предначертано любить её. Я просто люблю. Но именно в этом и проблема. Люди считают, что любовь — это положительная сила в мире, и, возможно, для кого-то так и есть. Но не для Блэквудов. И не для меня.
Господи, первое, что я сделал, когда её бывший появился на горизонте —
Но дело не в насилии. Меня пугает само чувство. Его неотступность. Его сила. То, как оно лишает тебя самоконтроля, сводит с ума, превращает в кого-то, кого ты даже не узнаёшь.
Это как зависимость. А с зависимостью справляются только одним способом — резко отказываются и переживают ломку.
Отец так и не справился. Наверняка он всё ещё пьёт где-то в Борнмуте, продолжая тянуть из горькой чаши, что оставила ему любовь. Я не стану таким. Я отказываюсь. Я не буду пить из этой чаши. А значит, всему этому — отношениям, ситуации, чему-то там с мисс Джонс — пора положить конец.
Для меня уже слишком поздно, я не выйду из этого невредимым. Но я надеялся — хотел надеяться — что для неё ещё не поздно.
Но теперь всё кончено.
Она любит меня.
Слова вонзаются, одно за другим, пронзая моё сердце насквозь.
Это делает всё только хуже. Это заставляет меня осознать истину: я ничем не лучше этого ублюдка. Я тоже причинил ей боль. И если всё это продолжится, я буду причинять её снова и снова, буду разочаровывать её, потому что именно так поступают мужчины в моей семье.
— Прости, — говорю я, потому что другого выхода нет. Потому что я пытаюсь найти слова, которые объяснят ей, насколько всё это сводит меня с ума. — Я никогда не был человеком, склонным к насилию, мисс Джонс, ты должна это понять. Но я ударил твоего ублюдочного бывшего по лицу, потому что он причинил тебе боль. И мне не нравится это чувство. Мне не нравится ощущение, что я теряю контроль над собой. А это единственное, что я чувствую с тех пор, как ты приехала в Уичтри.
Она смотрит на меня, но я не знаю, что ищет в моём взгляде.
— Почему?
Я выдерживаю её взгляд, напрягшись до предела. Она сказала мне свою правду, и мне хочется сказать ей, что не стоило. Что теперь всё стало только сложнее. Но для неё это было важно, я вижу это в её глазах. И я не остановил её. Мне нужно было хотя бы в этом отличаться от её бывшего — в том, чтобы дать ей возможность высказать то, что она хочет.
Даже если я не могу ответить ей тем же. Даже если это сделает всё в десятки раз хуже.
— Я не знаю, — лгу я, как заправский политик. — Я сам себя не понимаю. Я никогда не чувствовал ничего подобного к другим женщинам. Но когда я увидел тебя впервые… — Я сжимаю зубы, проглатывая слова. — Это неважно. Важно то, что я не могу относиться к этому несерьёзно, мисс Джонс. Не с тобой. Не теперь. А если это не может быть просто, значит, этого не должно быть вообще.
Она всё такая же бледная, но в её облике есть что-то спокойное, умиротворённое.
— Почему то, что ты чувствуешь, неважно?