Когда мы встретимся вновь

Ellada

Октябрь 1918 года,

Нью-Йорк.

Утро было великолепным. Солнце светило не по-осеннему ярко и тепло, а в бирюзовом небе не было ни облачка. Солнечные лучи весело скользили по зданиям и вымощенным черным камнем улицам оживающего города, играли сверкающими бликами на стеклах, навевая радость и умиротворение. Пробегавший изредка легкий ветерок гнал опавшие золотые листья и ласковой рукой трепал локоны дам, чинно прогуливающихся по тротуарам Дамской мили. День обещал быть прекрасным.

– Боже, наконец-то свободный день, – Жермен счастливо зажмурилась на мгновение и глубоко вздохнула. – День, когда можно просто бродить по улицам, ни о чем не беспокоясь,

гулять по магазинам и… – она сделала многозначительную паузу и лукаво взглянула на идущую рядом девушку, – даже отправиться на свидание, – хитро усмехнувшись, закончила она.

Эти слова вывели Анни из состояния задумчивой созерцательности, в котором она пребывала с того момента, как они вышли из дома. Чуть вздрогнув, она недоуменно посмотрела на свою спутницу, но когда до нее дошел смысл фразы, произнесенной той, смущенно зарделась и отвернулась.

– Ничего подобного, – пробормотала она едва слышно. – Вы же прекрасно знаете, что я…

– …ни с кем не встречаешься? – закончила за нее Жермен и снова усмехнулась. – Знаю, знаю. Между прочим, это очень удивительно, особенно если учесть, что ты молода, очень красива и не замужем. Столько мужчин смотрят тебе вслед, когда ты проходишь мимо. Неужели ты этого не замечаешь?

– Вы преувеличиваете, – растерянно пробормотала вконец смущенная Анни.

– Ничуть не бывало, – нахмурившись, возразила Жермен, обиженно надув губки. – Ты действительно не замечаешь этого или жеманничаешь? – неодобрительно осведомилась она, бросив на девушку косой взгляд.

– Нет, что вы.

Убедившись, что она говорит искренне, Жермен вздохнула и снова расцвела в привычной добродушно-насмешливой улыбке.

– Тем лучше. Кокетство – это замечательно. Оно присуще каждой из нас, это часть души женщины, ее существо. Но кокетство должно быть легким, ненавязчиво-незаметным и невинно-милым. Оно должно быть неуловимым облачком вокруг женщины. Ее невидимой королевской мантией. И ни в коем случае не переходить этих границ, иначе оно превращается в грубое и раздражающее жеманство, а это отвратительно. Жеманство сводит на нет очарование женщины, моя дорогая, – мадам Бурже внимательно посмотрела на вновь погрустневшее лицо Анни. – И все же ты влюблена.

Девушка вздрогнула, метнула на нее смущенно-испуганный взгляд, но тут же снова опустила ресницы, под которыми на мгновение мелькнул знакомый образ.

– С чего вы взяли? – пробормотала она, стараясь, чтобы ее слова прозвучали, как всегда, спокойно и небрежно.

Однако ее усилия оказались напрасными, поскольку Жермен лишь мечтательно вздохнула, а в ее глазах засветились понимание и сочувствие.

– Милочка моя, я достаточно долго живу на свете и кое-что понимаю в жизни.

– Но… Как…

– …я догадалась? Очень просто, mon сhe`re. Вас выдают глаза. У вас взгляд влюбленной женщины, мадемуазель Аннет. Влюбленной… и очень несчастной.

– Неужели? – насмешливо осведомилась Анни, стараясь вернуть себе прежний невозмутимый вид.

– Именно, – утвердительно кивнула француженка, ее ничуть не обманул этот маленький спектакль. – И поскольку вы приехали в Нью-Йорк сравнительно недавно и сразу же поселились в пансионе миссис Джонс, у меня была возможность понаблюдать за вами. Вы явно влюблены и столь же явно несчастны, но, в то же время, ни с кем здесь не встречались и не встречаетесь, значит, причина печали, спящей в ваших глазах, осталась там, откуда вы приехали. Я права?

Анни в который раз мысленно поразилась удивительной наблюдательности этой женщины, ставшей за эти несколько месяцев не только ее

наперсницей и наставницей в работе, но и другом. Лгать было бессмысленно, поэтому она лишь тяжело вздохнула и, чуть улыбнувшись, кивнула головой.

– Да, вы правы. Как всегда.

Улыбка сошла с лица Жермен, и оно приняло серьезное, даже строгое выражение.

– Не хочешь рассказать мне об этом? – тихо предложила она. – Тебе станет легче.

С минуту Анни молча смотрела куда-то вдаль странным отсутствующим взглядом, словно прислушиваясь к чему-то внутри, а затем длинные ресницы опустились, скрывая ее глаза, и она медленно покачала головой.

– Нет. Может быть, когда-нибудь потом. В другой раз. Когда это будет не так больно. Но не сейчас. Я едва справилась и только-только начала налаживать свою жизнь. Я не хочу сейчас вспоминать об этом. Простите, Жермен, но не сейчас.

Жермен долго смотрела на нее печальным серьезным взглядом немало повидавшей в жизни и умудренной опытом женщины, а затем тряхнула головой и улыбнулась прежней беззаботной и радостной улыбкой истинной парижанки.

– Это вы меня простите, дорогая. Я не имею никакого права задавать вам столь личные вопросы. Это было грубо и бестактно. Нет, хуже – бесцеремонно! Примите мои глубочайшие извинения, милочка, – она посмотрела в раскинувшееся над ними ярко-синее небо. – Посмотри-ка, как светит солнце. Такая погода – редкость для этого времени года, а уж тем более для нашего громоздкого запыленного Нью-Йорка. В такой прекрасный день грех предаваться печали и унынию. Улыбнитесь, моя милая. Все пройдет, поверьте мне. Беды и печали прошлого канут в небытие, словно дурной сон. И однажды вы проснетесь и поймете, что все прошло. И вы вновь почувствуете теплые лучи солнца, ласковое прикосновение ветра, увидите таинственно-непостижимое сияние звезд… и улыбнетесь. Улыбнетесь легко и беззаботно, словно ничего и не было. Так уж устроена наша жизнь. И это к лучшему! – закончила Жермен таким твердым и беззаботным тоном, словно писатель, ставящий последнюю точку в наконец-то законченной новой книге.

Анни задумчиво посмотрела в эти темные глаза, сияющие ласковым светом и непоколебимой и искренней уверенностью в сказанном, и чуть улыбнулась.

– Вы так красиво говорите, что невольно начинаешь верить, – пробормотала она.

– Так и будет, моя милая. Вот увидишь. Страдания и боль делают нас сильнее… и мудрее. Они дают нам возможность острее почувствовать счастье. Нужно всего лишь подождать. Немного подождать. Время и расстояние – лучше лекари, а у тебя… – Жермен снова улыбнулась, – …есть и то, и другое. – внезапно француженка, словно опомнившись, оглянулась по сторонам и покачала головой. – Mon Diue!!! – воскликнула она, всплеснув руками. – Что мы все о грустном да о грустном. У нас всего несколько свободных часов, а мы тратим их на печальные воспоминания о том, чего уже не изменишь, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью. Вперед, милочка Аннет! Погрустить мы всегда успеем, а вот для удовольствия у нас не так много времени!

Подхватив девушку под руку, она продолжила путь. Анни совсем не удивилась столь резкой перемене: за то время, что они были знакомы, она привыкла к несколько вольному и эксцентричному поведению мадам Бурже, а потому молча последовала за ней, разглядывая витрины магазинов с интересом, хотя и без того детского восторга и энтузиазма, которые сейчас отражались на лице ее новой подруги. К тому же, Жермен при всех ее странностях отличалась удивительной мудростью и крайне редко ошибалась. Вот и сейчас Анни не могла не признать справедливости ее слов.