Когда мы встретимся вновь

Ellada

– Я не могу! – отчаянно и резко перебил ее Ричард. – Я не могу снова отказаться от тебя, слышишь? Особенно сейчас, когда у нас наконец-то появился шанс быть вместе. Мы можем быть вместе. И на этот раз навсегда. Мы можем быть счастливы, Лин.

– У нас был шанс, – спокойно и холодно возразила Элеонора, старательно подчеркнув голосом слово «был». – Пятнадцать лет назад, – помолчав, добавила она. – Но вы сами уничтожили этот шанс. Вы отказались от меня. Нет, вы бросили меня и нашего сына и предпочли жениться по расчету! Вы… Именно вы положили конец всему, что было между нами. По собственной воле! Это было ваше желание!!! – Элеонора уже не замечала, что кричит. Она ничего не замечала. Время остановило свой бег, замерло на мгновение и потекло назад, словно снежная лавина с горы, возвращая к жизни подавленные и позабытые пятнадцать лет назад гнев и боль. – Вы предали меня! Нет, вы предали всех нас: меня, Терри, себя, нашу любовь! Переступили, словно кучу ненужного хлама, случайно попавшуюся вам на дороге! Попользовались и выбросили, презрительно морщась, словно вам подсунули подпорченный второсортный товар! – она горько усмехнулась. – Впрочем, все верно. Для вас я и была всего лишь второсортным товаром, не так ли, ваша светлость? Этакой красивой личной игрушкой для постельных утех! – Элеонора замолчала, тяжело дыша и сверля его тяжелым взглядом, полным жгучей ярости, почти ненависти. – Так о каком шансе вы говорите после всего этого? – наконец снова заговорила она, но теперь ее голос звучал глухо и холодно, с уничтожающим презрением. – Вы, который клялся мне в любви, заставили меня поверить вам, а затем хладнокровно и безжалостно разбили мне сердце и женились на другой. Женились не потому что любили эту женщину. Может быть, если бы вы это сделали из-за любви, то я попыталась бы понять и даже простить вас за вашу ложь, но вы женились просто потому, что она оказалась достойна вашего аристократического имени и титула, вашего знатного богатого рода, женились, подчинясь законам и условностям, безобразному, отвратительному диктату высшего общества. В конце концов, я даже немного сочувствую вашей жене. Выйти замуж по расчету и прожить жизнь с мужчиной, зная, что он не испытывает к тебе никаких чувств, что для него ты – всего лишь выгодная сделка, товар, купленный им в обмен на его благородное имя. И при этом видеть его изо дня в день, делить с ним постель, несмотря на его равнодушие, его холодность. Да, такой судьбе не позавидуешь. Мне жаль ее. Но виновата в этом не она. Так уж получилось, что женщины ничего не решают в нашем мире. От нас ничего не зависит. Даже наша собственная жизнь и судьба. Во всем виноваты вы, ваша светлость. Вы и прочие мужчины, подобные вам, которые сделали наш мир таким. Вы своим молчаливым согласием питаете и взращиваете эти дурацкие великосветские условности. Очень надеюсь, что вы очень несчастливы в браке,

но если честно, меня совершенно не интересует то, как вы живете и жили все эти годы. Но этого оказалось вам недостаточно, и вы отняли у меня сына. В тот день на причале, глядя вслед кораблю, который увозил от меня Терри, я едва не сошла с ума. Я готова была прыгнуть в воду, но бывшие на пристани люди удержали меня. И в ту минуту, там, на пристани, я дала себе слово, что справлюсь, что не сдамся. Я поклялась, что верну себе сына и забуду вас и все, что было между нами, как страшный сон. Что не позволю вам растоптать мою жизнь, словно ничтожную кучку грязи! И я справилась. Я начала все сначала. И вот теперь, когда после стольких лет и усилий, через насмешки, унижения и сплетни, я наконец-то наладила свою жизнь, снова появляетесь вы и осмеливаетесь говорить мне о какой-то любви и шансах на счастье? Вы, который не знает, что такое любовь! Вы предали меня и мои чувства ради роскоши и аристократического титула, ради мнения этого тупого бомонда, которому нужны лишь скандалы и сенсации, который, словно отвратительная пиявка, питается чужими страданиями и горем и исходит завистью при виде чужого счастья, стремясь всеми силами уничтожить его только потому, что несчастен сам!!! И вы, который предпочел мне и всему, что я могла вам дать, этот мертвый, сверкающий золотом мир, говорите о любви?!! Вы предлагаете мне снова стать вашей любовницей?!! Вновь позволить высшему свету перемывать мне кости, с наслаждением смакуя подробности нашей тайной порочной связи?! Снова стать объектом этих уродливых сплетен, распространяемых холодными озлобленными завистниками, истекающими ядовитой слюной, которым не ведомы счастье и любовь?! Вряд ли вы могли оскорбить меня больше. Даже если бы просто ударили. Но даже если бы я смогла простить вам все это и согласиться на ваше предложение, то есть еще кое-что, чего я вам никогда не смогу простить – Терри. Мой сын… Вы безжалостно отняли его у меня, когда он был совсем малышом и больше всего нуждался в материнской заботе, любви и ласке. И вы сделали так, зная, что не сможете ему дать все это. Это было жестоко. И по отношению ко мне, но еще больше по отношению к нему. В вашем доме он не нашел любви, в которой так нуждался. Ваша жена презирала и ненавидела его, потому что он был незаконнорожденным, но еще больше за то, что он был плодом вашей греховной связи с актрисой! И, тем не менее, все эти годы вы не позволяли мне даже увидеть его! Это вы виноваты в том, что Терри столько лет ненавидел меня. Вы заставили его поверить, что я его бросила! Что это я отказалась от него! Я!!! Неудивительно, что все эти годы он винил меня во всех своих несчастьях. Господи, это ж какое нужно иметь черное, черствое сердце, чтобы видеть, как страдает твой ребенок, и ничего не делать?! Но именно так вы и поступили, ваша светлость. Заперли его в колледж, где в него старательно вдалбливали все те же отвратительные условности высшего общества, по которым жили вы. Вы хотели, чтобы он стал таким же жестоким, холодным, бессердечным чудовищем, как и вы сами!!! Но у вас ничего не получилось. Мы все же встретились, и Терри узнал правду. И ушел от вас. Это не я виновата в том, что он бросил вас. Вы сами во всем виноваты. Вы первый бросили его, услав подальше с глаз. Ну, разумеется! Зачем нужен внебрачный сын от простолюдинки, когда есть чистокровные наследники благородного рода, достойные вашей знатной фамилии? Терри был для вас словно грязное пятно на вашей белоснежной сорочке, живым укором вашей совести, вечным напоминанием о вашей позорной, недостойной аристократа связи с актрисой!!! И после всего этого вы осмеливаетесь утверждать, что любите и всегда любили его и меня?!! Господи, да это просто смешно!!! Неужели вы действительно думаете, что после всего этого я вам снова поверю? Невероятно. Мой ответ – «нет»!!! Никогда и ни за что!!! Вы не знаете, что такое любовь, у вас нет ни сердца, ни стыда, ни жалости, ни чести, ни совести, ни благородства, ни гордости. У вас нет ничего, кроме вашего титула, денег и холодных ночей в объятиях уродливой, равнодушной жены! Вот при них и оставайтесь!!! Вы это заслужили! Заслужили!!! ЗАСЛУЖИЛИ!!!

Элеонора замолчала, тяжело переводя дыхание, и отвернулась. В комнате повисла мертвая, звенящая напряжением тишина. Эмоции носились в воздухе подобно грозовому вихрю, готовому в любое мгновение снова разразиться бурей. На лице Ричарда, выслушавшего эту тираду в гробовом молчании и даже не пытавшегося что-либо возразить, оправдываться или хотя бы вставить слово, застыла мраморная маска абсолютной, ледяной непроницаемости и только в серых глазах бушевали, сменяя друг друга, гнев и боль. Минуты медленно перетекали одна в другую.

– Ты права, – наконец произнес он пустым, ничего не выражающим тоном. – И не права. Мне не хотелось ворошить прошлое, но теперь я вижу, что иного выхода нет. Этот разговор должен был состояться рано или поздно, но я не думал, что это произойдет сегодня и вот так. Впрочем, это время не хуже любого другого. Ты говоришь, что я жесток, бессердечен, что я не знаю, что такое любовь, что я предал тебя, нашего сына и нашу любовь ради корысти, титула и условностей высшего общества. Что ж… Я ожидал этого. Признаю, в некоторой мере я заслужил эти обвинения. Но лишь в некоторой мере, хотя и сознаю, как именно выглядят мои поступки в прошлом и мои слова сейчас в твоих глазах и со стороны. Пожалуй, у тебя есть основания судить меня так строго, не верить и обвинять в жестокости и бессердечии, – он чуть усмехнулся, но усмешка вышла мрачной и горькой и тут же исчезла. – Но нельзя судить, не зная всей правды, Лин. А ты ее не знаешь, – он помолчал и задумчиво прошелся по комнате, словно решая, с чего начать, а затем остановился и снова посмотрел на нее. – Я люблю тебя, Лин. Это правда. Я никогда ни лгал, говоря это. Ни пятнадцать лет назад, ни этой ночью, ни сейчас. Я всегда любил тебя. С первой нашей встречи. И всегда буду любить. Мне кажется, я могу утверждать это, поскольку даже пятнадцать лет разлуки, в течение которых я ни разу не видел тебя и жил, зная, что ты ненавидишь и презираешь меня, не смогли изменить моих чувств к тебе. Но мой отец был против наших отношений. Он считал, что ты мне не пара. Я скрывал это от тебя, полагая, что со временем смогу решить эту проблему самостоятельно. Что сумею примирить его с мыслью, что ты – единственная женщина в жизни, которая мне нужна. Я любил тебя, Лин. Но и отца я тоже любил. Он был неплохим человеком, но слишком гордым. Богатство, положение и благородное происхождение были для него превыше всего, и он ждал, что в своей жизни, а уж тем более при выборе жены я буду руководствоваться теми же соображениями. Но я не оправдал его честолюбивых надежд и влюбился в обычную актрису. Когда он узнал об этом, то потребовал, чтобы я немедленно порвал с тобой. Я отказался. Отец пришел в ярость и пригрозил, что лишит меня наследства. Эта была ужасная сцена. Мне до сих пор неприятно вспоминать тот день. Мы много наговорили друг другу, причем такого, о чем потом жалели. Но каждый из нас был слишком горд, чтобы признать собственную неправоту или хотя бы просто выслушать и понять другого. Отец настаивал на нашем разрыве и ничего не хотел слышать. Даже новость о том, что вскоре у него должен был появиться внук, не изменила его мнения. Это был разрыв. Я вернулся в Америку, к тебе. Однако, к моему удивлению, отец не исполнил свою угрозу – мои счета остались в неприкосновенности. Почему он так поступил – кто теперь ответит? Может быть, потому, что надеялся, что это всего лишь легкое увлечение, которое скоро пройдет, и я брошу тебя, а может быть, из-за Терри. Не знаю и теперь уже никогда не узнаю. Как бы то ни было, факт остается фактом. Так прошло несколько лет. А затем я получил письмо от нашего управляющего. Он писал, что отец стал совсем плох и просил меня вернуться в Англию, хотя бы на время. Я не хотел тебя расстраивать, поэтому не сказал о письме, а просто сослался на срочные дела и уехал. Управляющий не солгал. Когда я приехал в поместье, отец был уже практически на последнем издыхании. Доктор, который лечил его много лет, сказал, что это сердце. Он перенес несколько приступов, но все еще держался. Словно ждал меня. Доктор сказал, что ничего не может сделать. Отец умирал. Он ненадолго приходил в себя, а затем снова впадал в забытье, но до самой последней минуты был в трезвом рассудке, прекрасно понимал, что происходит, и узнавал окружающих. Даже в тот момент, практически на пороге смерти, он проявлял поразительную силу воли, выдержку и несгибаемое упрямство. Он был истинным аристократом, достойным наследником благородного рода герцогов Грандчестеров. Когда он пришел в себя в очередной раз, то выслал всех из комнаты, сказав, что хочет поговорить со мной наедине. Никто не осмелился ему возразить. Все послушно вышли, и мы остались одни. Отец умирал и прекрасно понимал это. Я как сейчас помню его взгляд… Отец выглядел ужасно: его тело было таким щуплым, словно высохшим, пергаментная кожа, заострившиеся черты. Он напоминал ожившую мумию, но его глаза светились прежней холодной рассудочностью и упрямством. Я попытался снова заговорить с ним о тебе и Терри, объяснить, но он не позволил, сказав, что у него осталось слишком мало сил и времени. Он сказал, что хочет, чтобы я выполнил его последнее желание. Я был так растерян и расстроен происходящим, что не задумываясь пообещал ему это. Мне даже в голову не пришло, каким может оказаться это желание.

Ричард замолчал и снова прошелся по комнате, уплывая в воспоминания. Элеонора ждала.

– И что же он пожелал? – наконец, не выдержав, тихо спросила она, уже зная, что сейчас услышит.

– Он взял с меня слово, что я в течение месяца после его смерти женюсь на мисс Гвендолин Уинтроп, дочери графа Стоунвейла. Стоунвейлы – знатный и благородный род, хотя, может быть, и не такой древний и знатный, как Грандчестеры. К тому же, Гвендолин была единственной наследницей графа, и за ней давали большое приданное. Мы встречались несколько раз на светских раутах и были официально представлены друг другу, но я никогда не обращал на нее внимания, поскольку ни красотой и ни умом она не отличалась. Зато была богатой наследницей знатного рода. Это было идеальное сочетание в глазах моего отца, все, о чем он мечтал для своего единственного сына, – в голосе герцога проскользнули нотки усталости, горечи и сожаления. – Все, что имело для него значение. А то, что я не испытывал к ней никаких чувств, то, что я любил другую и у меня был сын от этой женщины, его внук, пусть и незаконнорожденный, разумеется, не имело никакого значения. Впрочем, имеет ли смысл снова вспоминать и сожалеть об этом? Прошлое не изменить. Как бы то ни было, я дал слово. Когда я понял, что попался в хитроумную ловушку, расставленную умирающим стариком, сыгравшим на моих чувствах, было уже поздно, – Ричард чуть усмехнулся, глядя застывшим пустым взглядом куда-то в пространство. – Даже на пороге смерти он не отказался от своих планов. Тогда я пришел в ярость. Но сейчас я начинаю понимать, почему он так сделал, и не могу винить его за это. Он действительно верил, что так будет лучше для меня. А, в общем, какое теперь это имеет значение? Я дал слово. Кроме того, это было не просто обещание, но последнее желание умирающего. Я не мог не исполнить его. Даже ради тебя. И я это сделал. Я вернулся в Америку и сообщил тебе, что между нами все кончено. Я до сих пор помню твой взгляд, когда я сказал тебе это. Я помнил его все эти годы. Ужас… Боль… Неверие… Шок. Я сделал тебе больно, Лин. Но и себе тоже. И неизвестно, кому из нас было больнее в тот день: тебе, услышавшей это так неожиданно, но имевшей шанс забыть о прошлом и начать все сначала… или мне, знавшему правду, но потерявшему тебя навсегда и понимавшему, что я никогда не смогу забыть тебя. Вечный спор: что лучше – истина или ложь. Я вернулся в Англию и спустя месяц женился на мисс Уинтроп. Клятва была выполнена. Ты, кажется, надеешься, что все это время я был несчастлив? В таком случае, ты должна быть довольна, Лин. Если это принесет тебе покой, удовлетворение и хоть как-то облегчит твою боль и обиду – я не был счастлив. Ни единого дня, ни единой минуты, ни единого мгновения за эти пятнадцать лет, что прошли с тех пор, как я сказал тебе, что между нами все кончено, и до этой ночи – я не был счастлив. Я не любил Гвендолин, и она знала об этом. Я сказал ей об этом в тот же день, когда сделал предложение. Я не собирался притворяться и лгать ей, играя в какие-то чувства, поэтому рассказал ей о тебе и Терри. А может быть, я надеялся, что, узнав об этом, она откажется выйти за меня замуж и тогда я со спокойной совестью смогу вернуться к тебе и сыну? Но моя пылкая исповедь о любви к другой и безразличии к ней не произвела на нее никакого впечатления. Гвендолин была истинным ребенком высшего света, воспитанным и живущим в точном соответствии с его неписанными правилами. Любовь ее не интересовала. Только приличия. А по меркам великосветских условностей ей грозило остаться старой девой, поэтому все, чего она хотела – выйти замуж. Любой ценой. А герцог Грандчестер был просто блестящей партией. Она совершенно спокойно выслушала меня и… согласилась. Я был вне себя от отчаяния и ярости, но, увы, ничего не мог изменить. Странная ситуация, ты не находишь? Ты только что обвиняла меня в том, что мы, мужчины, правим миром, что мы всесильны, а вы вынуждены лишь подчиняться нашим решениям. Но в тот момент я, обладавший одним из самых высоких титулов в Англии, властью, влиянием, богатый, знатный, которому, казалось, подвластно вся и все, был бессилен. И спустя месяц в соборе святого Павла состоялась торжественная церемония бракосочетания герцога Грандчестера и мисс Уинтроп, – Ричард криво усмехнулся. Казалось, он уже не осознает, где и с кем находится. Сейчас он был далеко. В прошлом. В том оставшемся

позади дне, когда он стоял перед алтарем и давал клятву любви и верности женщине, которую не любил. – Гвендолин была счастлива. Она буквально светилась от радости и гордости. Впрочем, это объяснимо, ведь ее мечта сбылась. Все было так, как она хотела: роскошное подвенечное платье, пышный кортеж, множество гостей, родовитый, молодой, богатый жених, цветы и поздравления, венчание в соборе Лондона, где венчаются особы королевской крови, пышный шумный праздник. Но мне все это напомнило церемонию кровавого и жестокого жертвоприношения какому-то языческому богу. Церемонию, на которой мне предназначалась роль жертвенного животного. Смешно, не правда ли? Я был в ярости. В итоге, едва закончилось венчание, как я объявил, что не собираюсь участвовать в этом фарсе, разыгрывая из себя счастливого новобрачного, и немедленно уезжаю в одно из своих самых далеких поместий, в Шотландию. Гвендолин была в гневе и объявила, что не поедет со мной. Я был даже рад такому повороту событий, поэтому не стал настаивать, а заявил, что она может поступать, как ей вздумается, и уехал. Два года мы жили раздельно: я – в небольшом и тихом поместье в Шотландии, изредка объезжая остальные владения, а Гвендолин – в Лондоне, и ни разу не видели друг друга. Поначалу финансовые дела и управления землями Грандчестеров и Стоунвейлов отвлекали меня, но постепенно они стали обыденностью, превратились в привычку, ярость улеглась. Постепенно я даже начал понимать отца. Он действительно считал, что так будет лучше, и поступал сообразно этому. В его представлении, женившись на Гвендолин Уинтроп, я обретал все, что он желал для меня. Все, что имело для него значение, что составляло в его понимании счастье. Время шло. Тоска и одиночество становились все сильнее. Я больше не мог оставаться в Шотландии, в этом пустом доме, заполненным безмолвными слугами, которые бесшумными тенями скользили по коридорам, выполняя свою работу и стараясь лишний раз не беспокоить хозяина. Иногда мне казалось, что еще секунда – и я сойду с ума от этой тишины. Мне ужасно хотелось увидеть тебя и Терри. Хотя бы еще один раз. И в то же время я понимал, что если я вновь увижу вас, если я вновь коснусь тебя, то уже не смогу отказаться от этого. Но у меня больше не было на это права. Я не мог поступить так. Это было бы нечестно. И по отношению к тебе, и по отношению к Гвендолин. В конце концов, она была не виновата в том, что сделал мой отец. Ты же тоже не заслуживала положения любовницы, а большего я не мог тебе предложить. Я снова был в ловушке, в которую попал по собственной глупости и наивности. Я сходил с ума. И тогда меня вдруг озарило – Терри! Наш с тобой сын. Он был так похож на тебя. Да, я знаю, что со стороны это выглядит жестоким и эгоистичным. Наверное, так оно и есть на самом деле. Но в тот момент для меня это был единственный способ не свихнуться. Можно сказать, что, в каком-то смысле, у меня не было выбора. Я снова приехал в Америку и, дождавшись удобного момента, забрал его. Не буду лгать, я понимал, что поступаю жестоко и несправедливо, но убедил себя, что делаю это не только для себя, но и ради блага нашего сына. В какой-то мере это правда. В то время у тебя было сложное положение. Мне было известно об этом. То, что я не видел тебя все эти годы, вовсе не означает, что я не знаю, что с тобой происходило. В тот момент ты перебивалась случайными ролями. Я бы с удовольствием помог тебе, но не сомневался, что ты не примешь от меня ничего. Тебе самой было тяжело, что же в таком случае ты могла дать нашему сыну? И я забрал Терри. Я мог дать ему многое из того, что никогда бы не смогла дать ему ты, – твердо повторил Ричард и, повернувшись, взглянул ей в глаза. На лице Элеоноры отразилось величайшее возмущение, почти ярость. Она уже открыла рот, чтобы заговорить, но он не позволил ей этого и настойчиво продолжил. – Я понимаю, что ты сейчас испытываешь, Лин. Я все понимаю. Но если ты успокоишься и подумаешь, то поймешь, что я прав. Я мог дать ему обеспеченное детство, приличный, постоянный дом, лучшее образование. Все, что можно было купить за деньги. И я любил его. Да, любил, продолжаю любить и буду любить всегда. Он был моим сыном и единственным человеком на земле, который тоже любил меня. И в то же время он был частью тебя. Женщины, которую я любил больше всего на свете. Глядя на него, я часто видел твой образ. Терри был мне нужен. Очень нужен. Но я знал, что помимо материального благополучия, которое я мог ему дать, он нуждается в любви и ласке матери. И я надеялся дать ему и это. Вернувшись в Англию, я приехал к Гвендолин и предложил ей сделку: она должна будет стать матерью Терри и заботиться о нем, взамен я признаю ее своей женой, и мы будем жить вместе, как настоящая семья. Не слишком благородный способ, но она знала, на что шла, когда дала согласие стать моей женой. У Гвендолин не было выбора: несмотря на то, что прошло уже больше двух лет, в городе по-прежнему гуляли сплетни по поводу моего скандального исчезновения с праздника в честь собственного бракосочетания и нашего раздельного проживания. Она согласилась. В какой-то миг я даже поверил, что все будет хорошо. Что мы станем, может быть, не слишком любящей, но вполне нормальной семьей. Но Гвендолин так и не смогла стать нашему сыну второй матерью, полюбить его. А затем у нас родился наш с нею первый сын, и все стало еще хуже. Она придиралась и изводила Терри по любому поводу. Каждый его поступок, каждое его слово, даже само его присутствие раздражало ее. Я пытался, как мог, оградить его от этого, но это не всегда получалось. К тому же, я не мог находиться рядом с ним двадцать четыре часа в сутки. Ты обвиняешь меня в том, что я не давал тебе видеть сына, чтобы сильнее ранить тебя, но на самом деле я делал это только для того, чтобы лишний раз не злить Гвендолин. Не ради себя. Меня ее гнев и раздражение не трогали, но за каждый мой промах она рано или поздно отыгрывалась на Терри. Представь себе, во что бы она превратила его жизнь, если бы я позволил вам встречаться. Время шло. Ситуация ухудшалась с каждым днем. Если я проявлял к сыну хоть малейший знак внимания, это приводило Гвендолин в неистовую ярость. Напряжение становилось невыносимым. Мы жили словно на пороховой бочке с зажженным фитилем, готовой взорваться каждую секунду. И взрыв был лишь вопросом времени. Чтобы хоть как-то защитить Терри, я стал держаться от него подальше, не проявляя к нему ни малейшего интереса, а когда мы вдруг встречались, то держался подчеркнуто холодно и равнодушно. Это подействовало. Гвендолин успокоилась. Но это затишье не могло продлиться долго, и я понимал это. Поэтому как только Терри достиг подходящего возраста, я отправил его учиться в колледж. Гвендолин была просто счастлива. К тому времени она уже не могла выносить даже вида Терри. Впрочем, Терри отвечал ей тем же. Иногда мне казалось, что он нарочно ведет себя так несносно, грубо и отвратительно, чтобы лишний раз позлить ее. Самое ужасное, что я не мог винить и наказывать его за это, поскольку понимал, что на самом деле он лишь защищается. Мне не хотелось расставаться с ним. Несмотря на внешнюю холодность и безразличие, он был моим любимцем, и Гвендолин это чувствовала. Я отчетливо помню тот день, когда он уехал. Шел дождь. Я не вышел, чтобы проводить его. Я стоял у окна библиотеки, где обычно работал, и наблюдал за ним. Терри был без шляпы, в простом темном плаще. Он шел очень прямо, вызывающе вздернув подбородок и не глядя по сторонам. И только у самой кареты он обернулся и посмотрел на то окно, у которого стоял я. А затем отвернулся и сел в экипаж. Я не мог часто навещать его в колледже, но деньги могут очень многое, и я знал почти о каждом шаге Терри. Впрочем, его поведение в стенах этого учебного заведения не улучшилось ни на йоту, а строгие правила, казалось, лишь провоцировали его безумные, вызывающие эскапады. Но я был почти рад этому, поскольку каждая его проделка давала мне возможность приезжать в колледж и видеть его. Только вот Терри не желал видеть меня. Часто во время моих визитов он исчезал, так что никто не мог его найти, и появлялся только после моего ухода. Так прошло еще несколько лет. А потом была та поездка в Шотландию. Я знал, что ты отправилась вслед за ним, как и то, что ты попытаешься увидеться с ним, но предпочел не вмешиваться. Где-то в глубине души я даже хотел, чтобы вы встретились. С каждым днем его поведение становилось все хуже и хуже. Я не мог справиться с Терри. Я надеялся, что, может быть, тебе это удастся. И тебе удалось. Вы помирились, и вскоре Терри сбежал из колледжа и отправился в Америку. Гвендолин буквально светилась от счастья, когда узнала об этом. Вот и все, – Ричард поднял голову и посмотрел на стоящую перед ним женщину, в ее распахнутые удивленные глаза. – Теперь ты знаешь все, Лин. Всю правду. Если эта дурная, наполненная болью и горечью комедия ошибок принесла тебе желаемое удовлетворение и покой, я рад.

Элеонора ничего не ответила и резко отвернулась. Несколько минут они стояли в звенящей беззвучием тишине.

– Это ничего не меняет, – наконец заговорила Элеонора, ее голос звучал холодно и вызывающе равнодушно. – Сделанного не исправишь. Я не могу вот так просто забыть обо всем и сделать вид, что ничего не было. И не уверена, что когда-нибудь смогу. И ты ничего не сможешь с этим поделать. Ты не можешь изменить прошлое. Не можешь повернуть время вспять.

– Я не прошу тебя забыть, Лин, – тихо возразил Ричард. – Я прошу простить меня. И попытаться начать все сначала. Дать мне еще один шанс. Шанс все исправить. Шанс сделать счастливыми тебя и Терри.

– И как ты себе это представляешь? – Элеонора резко обернулась, изумрудные глаза полыхнули гневным пламенем. – Сделав меня своей любовницей?!! А как же твоя жена?! Что она скажет на это? Если верить тебе, то один вид твоего внебрачного сына и сама мысль о том, что ты встречаешься со мной, приводили ее ярость в течение всех этих лет, когда между нами ничего не было и мы даже не встречались. Что же будет, когда ее ярость и ненависть обретут реальную почву?

Снова воцарилась тишина. Внезапно герцог быстро подошел к ней и обнял ладонями за плечи так, что ее спина оказалась прижата к его груди.

– Это больше не имеет значения, – едва слышно прошептал он, склонившись к ее уху. – Это больше не имеет значения, Лин.

Элеонора медленно обернулась, и их взгляды встретились.

– Это имеет значение, Ричард, – очень тихо возразила она. – Огромное значение. Для меня. Я не хочу быть твоей любовницей. Но даже если бы хотела, то не смогла бы… В этом мире есть люди, которые зависят от меня и моей репутации. Труппа, с которой я работаю… Тревор очень помог мне. Очень. А если обо мне пойдут сплетни, да еще и такого рода, то это, несомненно, повредит нашей труппе. Я не могу поступить так с единственным другом, который когда-либо был у меня и который так много для меня сделал. И Терри. Если я снова стану твоей любовницей, то можно с уверенностью утверждать, что не пройдет и недели, как кто-нибудь из великосветских сплетниц вытащит на свет эту забытую историю, а уж остальные с удовольствием подхватят ее и примутся с наслаждением смаковать подробности нашей прошлой связи. Естественно, тут же выплывет, что Терри – наш сын и… Нет, я не могу так поступить с ним. Он приложил столько усилий, чтобы добиться признания. Не как сын известной актрисы Элеоноры Бейкер или внебрачный сын герцога Грандчестера, но просто как талантливый актер. Но если всплывет эта история, то все его старания окажутся напрасными. У высшего общества на все свое мнение, а правда здесь никого не интересует. И наконец, я… Я не желаю быть твоей любовницей. Женщиной, на которую будут на улице показывать пальцем. Женщиной, которой будут льстиво улыбаться, а за спиной смеяться и шептать, что это – новая пассия английского герцога. Все это уже было в моей жизни, и я знаю, как это больно и унизительно. И как трудно потом собрать обломки рухнувшей жизни, осколки своего разбитого сердца и восстановить хотя бы видимость уважения. И не только уважения окружающих, но и самоуважение. Но самое главное, я не смогу делить любимого человека с другой. Никогда. Это слишком больно. Слишком. Жить, зная, что с каждым днем приближается тот момент, когда ты должен будешь вернуться домой, в Англию. К Гвендолин. А ты должен будешь вернуться к ней, и ты это знаешь! А когда ты уедешь, я и Терри останемся здесь и вынуждены будем в одиночестве расхлебывать последствия нашей с тобой мимолетной интрижки. Нет! Никогда! Ни за что! Этому не бывать! Это слишком высокая цена за несколько месяцев блаженства. Я не могу заплатить ее. Поэтому я снова прошу тебя: оставь меня и уезжай. Возвращайся к Гвендолин, Ричвард. Теперь твое место рядом с ней, а не со мной и Терри. Позволь нам оставить прошлое в прошлом и жить своей жизнью. Не причиняй больше вреда, чем ты уже причинил. Эта ночь была ошибкой. Мне жаль.

– Нет! – резко и яростно перебил он, и, обняв ее за плечи, сильно тряхнул, словно пытаясь привести в чувства. – Нет, эта ночь не была ошибкой! И не смей мне говорить, что ты сожалеешь о том, что произошло, потому что я все равно в это не поверю! – притянув ее к себе, он с силой прижался губами к ее губам, заставляя их раскрыться, принять его поцелуй и ответить на него, а затем так же резко отстранился, полоснув сверкающим гневом и болью серебряным взглядом. – Только не после такой ночи… Ты не можешь жалеть об этом, Лин! Не можешь. И ты не жалела. Этой ночью в моих объятиях ты не жалела ни о чем. Как и я. Нельзя жалеть о любви, Лин. А тем более о нашей любви. Мы это заслужили, черт возьми! Мы заслужили право быть счастливыми! Мы заслужили право быть вместе!

Элеонора медленно отвела взгляд от его умоляюще-отчаянных глаз и опустила голову.

– Но наша любовь причинит слишком много боли другим людям, – потерянно прошептала она. – И мы не можем забыть об этом. Я не могу. Я так не могу. Кроме того, ты связан с другой. Ты связан с Гвендолин, Ричард. Ты дал ей клятву. Ей, а не мне. Возвращайся к ней и постарайся забыть меня… У нас нет и не может быть будущего. Все кончено, Ричард. Все закончилось пятнадцать лет назад, когда ты сказал «да» перед алтарем, поклявшись в любви и верности другой женщине. У нас больше не может быть никаких шансов. У нас нет права на счастье. Счастье, которое достается ценой боли других людей, перестает быть счастьем. Так что уезжай, Ричард. Прошу тебя, уезжай и оставь нас в покое. Возвращайся в Англию. Ваше место там, герцог Грандчестер, рядом с вашими законными детьми и женой. Ваше место рядом с Гвендолин.

Она высвободилась из его объятий и снова отвернулась, глядя в окно застывшим пустым взглядом и отчаянно прислушиваясь к тому, что происходило сейчас за ее спиной, готовясь и одновременно страшась услышать его уходящие шаги. Уходящие навсегда. Она собрала в кулак остатки воли, готовясь к неизбежному и безмолвно умоляя лишь об одном: чтобы ей хватило сил и мужества отпустить его. Но он не ушел. Мгновения медленно и методично бежали одно за другим, сливаясь в вязкие минуты, но до нее не донеслось ни звука.