Когда мы встретимся вновь

Ellada

– Это война, милая, – горько вздохнул хирург, отводя взгляд. – Это война. И ничего-то тут не поделаешь.

Кенди снова перевела потрясенный взгляд на лежавшего перед ней молодого солдата. Она молча всматривалась в его лицо, словно видела его впервые.

«Господи, да ведь ему не больше двадцати. Он еще так молод. Слишком молод, чтобы умереть. Слишком. Это нечестно! Несправедливо!!! Этого не должно быть! ТАК не должно быть!!! Война… Я ненавижу войну! Быстрей бы она закончилась. Но пока она длится, я не позволю им умирать!!! Я буду сражаться до последнего за жизнь каждого

из них, и я не отдам их смерти!!!» – мысленно поклялась она.

И с этой клятвой в ее душе воцарились покой, решимость и печаль.

– Прости меня. За то, что не смогла помочь, – она медленно подняла руку и ласково закрыла глаза юноше, которого знала всего несколько минут, но в глубине мертвых глаз которого в первый раз увидела уродливый лик войны.

– Кенди, нам пора, – прошептала Жоа, осторожно коснувшись ее плеча. – Состав скоро отходит.

– Да, конечно.

Кенди решительно выпрямилась.

– До свидания, мистер Консоме.

– Удачи вам, милые, – улыбнулся доктор. – И передайте от меня привет старому пройдохе Люмьеру!

– Хорошо.

Тяжелая дверь парижского вокзала с глухим стуком закрылась за ними.

– Только вернитесь живыми, – прошептал Поль Консоме и, тяжело вздохнув, снова повернулся к раненым.

Колеса мерно стучали. Кенди прижалась лбом к холодному стеклу.

– Кенди, ну что с тобой? – попыталась встряхнуть ее Жоа.

– Ничего, – прошептала Кенди, закрывая глаза, но под опущенными веками сразу же возник образ умершего солдата, и она снова открыла их. – Просто его смерть потрясла меня. Впервые у меня на руках умер такой молодой человек. Человек, которого забрала война. Это ужасно.

– Кенди, мы – медсестры, – прошептала Жоа, пытаясь хоть как-то подбодрить подругу. – Мне больно об этом говорить, но не всегда мы можем спасти человека. И мы должны уметь принимать это.

– Мэри-Джейн тоже так говорила.

– Вот и прислушайся к совету своей учительницы.

– Но от этого боль не становится меньше.

– Она никогда не станет меньше, Кенди, – очень серьезно сказала Жоа. – И нам придется жить с этим. Возьми себя в руки.

– Жоа, иногда мне кажется, что ты намного старше меня.

– Мы же одного возраста, помнишь?

– Да. Но что научило тебя так принимать удары судьбы?

Жоа прикусила губу и отвернулась.

– А тебя?

– Разве я сильная? – вздохнула Кенди. – Ты же видишь. Всего раз столкнулась с жесткой реальностью войны – и едва не стала плаксой.

– Ты очень сильная, Кенди, – возразила Жоа. – Сильнее, чем ты думаешь.

– Спасибо, – Кенди слабо улыбнулась.

– Пожалуйста.

Кенди снова посмотрела в окно, за которым проплывал уныло-серый пустынный пейзаж.

«Еще два часа пути, а затем повозкой до госпиталя. Военного госпиталя… Сколько уже медсестер забрала война? Катерина… Флэнни… И вот теперь я».

Кенди медленно открыла глаза и резко села, сонно озираясь по сторонам и силясь сообразить, где она. Постепенно затуманенное сном сознание прояснилось, и она вспомнила, где находится. Поездом они добрались до Амьена, где их уже ждала повозка, нагруженная лекарствами

и прочими вещами, необходимыми военно-полевому госпиталю. Извозчик, как и большинство людей вокруг, оказался французом, поэтому Кенди, несмотря на уроки, полученные в колледже Святого Павла, понимала едва ли не одно слово из трех, а то и из всей произнесенной им фразы. Впрочем, и разговаривать ей особенно не хотелось, поэтому, пока Жоа, устроившаяся рядом с извозчиком, о чем-то оживленно с ним болтала, очевидно, получая удовольствие просто от того, что наконец-то снова говорит на родном языке, Кенди уютно свернулась калачиком в углу повозки и задремала. «Интересно, и долго я спала?»

Она потянулась, разминая затекшую от неудобной позы спину, и, обернувшись, увидела Жоа. Девушка сидела, прислонившись спиной к другому бортику повозки, и тоже дремала. Не желая будить подругу, Кенди устроилась поудобнее и окинула взглядом унылый пейзаж.

Они ехали по проселочной дороге. Размякшая от талых вод земля отвратительно чавкала под колесами повозки. Кенди свернулась клубочком, поджав под себя ноги, и прижалась щекой к прохладному сырому дереву бортика, за которым проплывали выглядывавшие из серых луж островки черной земли и грязного серого снега. Где-то высоко в небе щебетали птицы.

«Даже не верится, что где-то совсем рядом идет война. Так тихо».

Кенди вздохнула и, повернувшись, дотронулась до руки извозчика. Мужчина обернулся, в темных глазах светился вопрос.

– Простите, сколько нам еще ехать? – удалось выговорить Кенди на ломаном французском.

На лице мужчины отразилось недоумение.

– Сколько нам еще ехать? – повторила Кенди, тщательно выговаривая слова.

Очевидно, на этот раз он понял ее и, улыбнувшись, что-то быстро ответил.

– Что? – переспросила не понявшая ни слова Кенди. – Прошу прощения, я не поняла. Повторите.

Мужчина повторил фразу, но более медленно и так же, как она, тщательно выговаривая слова.

– Около часа? – на всякий случай уточнила Кенди.

Извозчик кивнул.

– Спасибо.

Кенди вздохнула и, опершись о бортик, устремила взгляд в бесконечное прозрачно-серое весеннее небо, раскинувшееся над головой.

Спустя примерно три четверти часа повозка обогнула небольшой холм, поросший редким леском, и перед взором Кенди предстали низенькие, грубо сколоченные, похожие на бараки строения военно-полевого госпиталя 1478. Потемневшее от сырости и грязи дерево построек и палаток гармонично сливалось с чернотой земли и грязно-серым снегом, делая их практически невидимыми.

Повозка подъехала к самому большому строению и остановилась.

– Приехали, – сообщил возница, спрыгивая на землю.

Кенди вздохнула и, сжав плечо спящей Жоа, легонько тряхнула ее. Длинные темные ресницы дрогнули и вспорхнули над сонной фиалковой синевой.

– Кенди? – пробормотала девушка. – Что случилось?

– Мы приехали, соня, – улыбнулась Кенди.

– Приехали?! – Жоа быстро выпрямилась и оглянулась по сторонам. – Я спала так долго?!

– Не волнуйся, – успокоила ее Кенди. – Ты не пропустила ничего интересного.