Когда налетел норд-ост
Шрифт:
Справа тянулись бесконечные причалы с судами, подъемными кранами, доком, какие-то портовые здания; за ними начинался огромный, пестрый, взбирающийся на сопки город, уже не вызывавший у Виктора, как несколько дней назад, острого любопытства, потому что был уже не чужой.
Двигались они недолго: катер оттащил «Меч-рыбу» на рейд, снял с гаков буксирный трос и ушел, а их судно и не собиралось никуда уходить. До причалов было далеко, провожающих не видно, и палуба почти опустела. На судне стало тихо и скучновато. Мимо Виктора быстро прошел старпом и сказал, что с якоря они снимутся часика через два-три,
Виктор так и присвистнул:
— А у причала нельзя было оформить?
Котляков ничего не ответил, только развел руками, и этот жест, должно быть, означал: сие от нас не зависит, как приказывают, так и делаем.
— А нельзя было назначить отход попозже? Без дела же стоим… Пустая трата времени! — Виктор надеялся, что старпом посвятит его в какой-то маленький секрет столь странного отхода.
— Вам не холодно в этом костюме? — быстро оглядел его старпом. — Так в море не ходят. Идемте, я скажу боцману, чтоб выдал вам стеганую фуфайку.
— Спасибо, не надо, у меня есть плащ…
— Смотрите! Мы теперь за вас отвечаем… И еще вот что: не слушайте всех подряд на судне. Народ у нас, сами понимаете, разный, не все заслуживают внимания… — Котляков по трапу взлетел на крыло ходовой рубки и скрылся внутри. За ее большим окном виднелся Сапегин, второй штурман Аксютин и старпом: он сильно жестикулировал — видно, спорил о чем-то.
— Не скучаешь? — К Виктору подошел Перчихин в черной кожаной куртке, на голове берет. Руки в карманах, в зубах сигарета.
Они обрадовались друг другу. Похоже, Перчихин даже искал Виктора. Значит, он и правда одинок на судне? Все-таки странный он парень. Умен, трезв, но мрачноват. Во всем и у всех выискивает недочеты. Зачем ему это? Ведь жить с этим нелегко… Что заставило его бросить университет и шататься по заполярным морям-океанам с людьми, которые ему не по душе?
— Вы всегда так отходите? — спросил Виктор.
— Почти… Отошли от причала — считается, что ушли на промысел, да и спокойней так: из команды никто не разбежится. Не бросишься вплавь к берегу… И так далеко не все явились на борт родного корабля по каким-то причинам… Не веришь? Иди спроси у начальства, — Перчихин кивнул на ходовую рубку, — только не у старпома: он тебе не скажет, он всеми печенками болеет за честь этой ржавой коробки и привык, чтоб все было шито-крыто…
— А он уже сказал об этом и хотел меня переадресовать на другое судно.
— Ну и правильно, что хотел: зачем ты ему сдался? Он боится тебя, как черт ладана. В капитаны метит, а ты вдруг разразишься какой-нибудь критиканской статейкой о его великолепном корабле…
Виктор расхохотался:
— Критиканской? Большего критикана, чем ты, я в жизни не видел. Не рыбу тебе ловить, а писать разносные фельетоны, а еще лучше — выдавливать в колбу яд из отловленных змей…
— А что, разве я неправду говорю? — Перчихин был польщен такой оценкой. — Сам скоро все увидишь и сможешь пропесочить в печати наши флотские порядки… Тебя к нам с какой послали целью?
— Опять спрашиваешь? Хитер! А я вот не скажу.
— Твое дело. Только пиши о тех, кто понимает, что к чему.
— Постараюсь… Я ведь не был еще на промысле и ничего не видел.
— Ты сколько кусков получаешь? —
— У нас на такие деньги не проживешь, ни одной девчонке в Мурманске не заикайся о таком заработке — взгляда благосклонного не кинет…
— Что они у вас такие суровые? — спросил Виктор и вспомнил, что Перчихина никто не провожал.
— Ничуть они не суровые, — не понял или не принял иронического топа Перчихин, — Мурманск — порт незамерзающий, круглый год швартуется разная посуда — промысловая, торговая, ледовая; морского народа с толстым кошельком пруд пруди — кто будет в наших условиях за малое работать? Так вот, у женского пола здесь широкое поле деятельности и богатейший выбор: у них в моде золотые лычки пожирней да погуще…
— Скажи, а ты женат?
— За кого ты меня принимаешь?
Виктор понимал Перчихина: рановато в их годы обзаводиться семейством, однако его так и подмыло съязвить:
— Что, тоже лычками не вышел?
— Кто тебе сказал? Желающих полно, только подмигни… А что касается меня, есть одна постоянная…
Хотелось выяснить, почему эта «постоянная» не пришла проводить его, как других, но Виктор опасался, что Перчихин может обидеться, и промолчал.
— Тебе не надоело еще здесь? — спросил Перчихин. — Пошли в кубрик, я не то еще тебе расскажу. Можно зазвать кого-нибудь из подходящих ребят и в картишки срезаться.
— Пойдем, — согласился Виктор, но через мгновенье раздумал: — А впрочем, некогда мне… Я ведь приехал сюда по делу.
— Тебе видней. Ну пока.
Наконец прибыл и отбыл катер с портовыми служащими, «Меч-рыба» выбрала якоря и, словно наверстывая упущенное время, быстро пошла по заливу мимо громадных океанских кораблей, торговых и пассажирских, высокомерно задравших свои носы, сверкавших надраенным металлом и иллюминаторами, желтизной толстых грузовых стрел, белизной массивных свежевыкрашенных надстроек. И такой маленькой, неказистой, вне всякого разряда и положения казалась рядом с ними «Меч-рыба»…
Виктор прошелся по палубе возле сваленных тюков сетей с большими, блестящими, стертыми о грунт тяжелыми шарами-бобинцами — они тащат трал по дну моря — и ожерельями кухтылей-поплавков. Постоял возле громадных, подвешенных к металлическим траловым дугам овальных досок, похожих на красных черепах, когда-то поразивших его в Мурманске. Дошел до полубака и увидел того самого Колю, костлявого и угловатого, в потрепанном, обвисшем, явно с чужого плеча морском кителе, с папиросой в руке. Он стоял у двери в кубрик. Сначала Виктор хотел сделать вид, что не заметил его, но передумал.
— Как там наш Гриша? Все еще бушует?
— Спит. — Коля провел рукой по бугроватой голове с неряшливо, ступеньками, подстриженными волосами. Глаза его незаметно следили за Виктором.
— Эй, москвич! — неожиданно раздался из репродуктора оглушительно-зычный голос. Звучал он вроде бы из ходовой рубки. Виктор вскинул голову — так и есть, Сапегин махал ему рукой, приглашая к себе.
Крепко держась за поручни, Виктор стал подниматься по крутому трапу туда, куда по уставу имеет доступ лишь судовое руководство и вахтенные рулевые матросы. Взойдя на крыло рубки, Виктор решительно повернул ручку двери и вошел.