Когда налетел норд-ост
Шрифт:
— Что-то вы не жалуете своим вниманием начальство, все больше с рядовым плавсоставом контактируетесь? — спросил Сапегин, и полноватое лицо его расплылось в благодушной улыбке. Ну как здесь было не вспомнить перчихинские слова о его непомерном оптимизме!
Сапегин был уже не в парадной тужурке с золотыми шевронами, а в видавшем виды кителе, примерно таком же, что и на Коле.
— Куда спешить? И начальству успею надоесть, — не растерялся Виктор.
— Тоже верно, — весело сказал Сапегин, — есть у нас к вам одна нескромная просьба: работа у нас нервная, слово непечатное может у работяг сорваться в горячке… Уж прощайте их великодушно!
— Уговорились… — Виктор жадно
— Ну как первые впечатления? — Сапегин взял большой морской бинокль и посмотрел вперед. — Никаких претензий к команде пока нет? Никто не обидел? Вы, я вижу, со многими успели познакомиться.
— Со многими. Обиды отсутствуют.
— Похвально. Настоящие моряки — хорошие люди, а рыбаки — вдвойне моряки… Между прочим, этот паренек из Львова, который все время крутится возле вас… — Виктор насторожился и притих, — …очень занятный: смотрит на всех сверху вниз, хотя есть в экипаже люди и повыше его, но зато как шкерит — залюбуешься, высший класс! — «Как же капитан относится к нему? Сносно или не очень?» — Это хорошо, что вы заметили его, а то ему, бедняге, скучно у нас, не может найти приятелей, со всеми конфликтует. Осточертел команде, но я не спешу списывать его с судна… Займитесь им — ярчайший характер!
— А почему он пришел на море? — спросил Виктор, не вполне понимая тона и намерений Сапегина. — Он ведь учился на филолога.
— Знаю, знаю, — перебил Виктора капитан, — кто к нам только не приходит! Вплоть до кандидатов разных там наук: одних тянет поглазеть на заполярную романтику, других, сердечно-сосудистых, ослабевших на кабинетной работе, привлекает физический труд, укрепляющий нервную систему, третьи хотят проверить себя, на что способны, а в большинстве идут к нам, чтоб просто подзаработать. Сами знаете, если повезет с рыбкой, платят у нас неплохо. А что касается Перчихина, вы сами спросите у него, почему он прикатил на Север, авось расскажет…
Слова капитана озадачили Виктора.
— И еще вот что хочу я вам сказать, — продолжал Сапегин, оказавшийся на удивление словоохотливым, — не обращайте внимания на мелочи и не унывайте… Все будет в порядке, найти бы только рыбу. Мы ведь ради нее и существуем, и если не находим, грош нам цена! Вам еще никто не пожаловался в управлении или на судне, что в предыдущем рейсе мы недовыполнили задание и что за это нас по головке не погладили?
— Никто.
— Так вот знайте и запишите: пять тонн недодали, всего пять тонн! Не уважила нас тогда рыбка, не пожелала лезть в трал. Как это в сказке? «Лишь хвостом по воде плеснула и ушла в глубокое море». Искали мы ее, искали и своим чутьем, и всей нашей сверхсовременной техникой, — Сапегин кивнул на эхолот с самописцем и фишлупу, — и не отыскали. А ведь одним-единственным удачным подъемом трала могли бы перекрыть план! Не вышло. Такова наша судьба рыбацкая, хотя многое зависит и от нас. Никто толком не знает, что будет на этот раз. Одно могу с полной уверенностью сказать: вы надолго запомните наш короткий рейс…
— И я так думаю… — обрадовался Виктор, но тут же спохватился: может быть, эти же слова он говорил и предшественнику и за ними скрывался совсем другой смысл…
Изредка, поглядывая на картушку компаса, Сапегин негромко отдавал команды, и Гена отзывался спокойным будничным голосом: «Есть…», повторял заданный градус курса и плавно поворачивал деревянный штурвал с окованными желтой бронзой ручками.
Держался он просто, но с достоинством. Был он высок,
Вспомнив, как несколько часов назад Гена с гитарой за плечами «приконвоировал» на судно Бубликова, Виктор подумал, что и дома у него, наверно, благополучно, раз на время стоянки судна он охотно приютил этого непутевого матросика. И еще почему-то подумал Виктор, что, должно быть, и «сеструха» у Гены красивая — белокурая, высокая, с тем же выражением ясности и счастья на лице, и, конечно же, пол-Мурманска оглядывается, когда идет она по его широким улицам, пахнущим ветром и морем. И так хотелось Виктору засыпать Гену вопросами, но тот был на вахте.
Покинув ходовую рубку, Виктор тут же принялся знакомиться с людьми. Все уже были наслышаны о нем, и не приходилось объяснять, кто он и что. Щупленький радист Хохлов охотно впустил его в радиорубку (она находилась вверху, возле трубы) и показал свое хитрое радиохозяйство; боцман Косых, шумный лысеющий толстяк с темными усиками, давал Виктору пространное интервью в фонарной, а потом в малярной, до отказа забитых ведрами, баками и бидонами с краской, кистями, бухтами канатов, мешками с постельным бельем, промысловой одеждой и сотней других вещей, без которых не обойтись на промысле; однако старший механик — по-флотскому «дед» — Манихин вежливо выпроводил Виктора из машинного отделения, сквозь грохот дизелей прокричав на ухо, что ждет его в один из вечеров в своей каюте.
Виктор осматривал в трюме чердаки и дюралевые ящики под свежье, когда его позвали на ужин…
Ужин проходил в довольно большом салоне с неизменной, как и на всех судах, доской Почета на переборке, бачком с питьевой водой и кружкой на цепочке и с длинными столами. У комсостава был свой стол, но на «Меч-рыбе» мало соблюдалась корабельная иерархия. Виктор скромно пристроился к небольшой очереди у окошечка раздаточной. Северьян Трифонович окликнул его и, потеснившись, усадил рядом с собой.
— Бубликов, тарелку гостю!
И тотчас с другого конца стола вскочил этот рыжий, узкий в плечах мальчишка и кинулся к окошку, что-то сказал повару и минуты через три с непонятной ухмылкой поднес глубокую тарелку, доверху наполненную рисовой кашей с консервированным мясом, и поставил перед Виктором.
— Что вы, я не съем столько! — испугался Виктор.
— А вы начните, запросто умнете, — сказал Северьян Трифонович. — Корабль у нас не самый большой, но кок высшего класса…
— Подтверждаю, — безапелляционно заметил Лаврухин, сидевший справа от Виктора, — кок на судне — одно из ответственнейших лиц! Механик дает ход машине, кок — матросам. Работа у нас такая — все в топке дотла сгорает, только успевай подбрасывать пищу.
Это прозвучало как приказ, и Виктор приступил: мельхиоровой ложкой (у большинства были старые алюминиевые ложки) стал размешивать желтые лужицы сливочного масла в своей глубокой, с синими якорями по краям тарелке (у других были видавшие виды, помятые алюминиевые миски) и принялся есть. Еда шла — да еще как!
Вначале Виктор чувствовал себя не очень уютно среди полузнакомых людей. Однако скоро неловкость прошла. В салоне были, наверно, все свободные от вахты, но Шибанова не было — все еще, видно, не мог подняться с койки. Был тут, конечно, и «занятный паренек» с «ярчайшим характером», которым капитан настоятельно советовал Виктору «заняться». Между прочим, что он имел в виду?