Когда наступает рассвет
Шрифт:
— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо кивнул Латкин.
Он еще что-то собирался сказать, но вошел дежурный офицер и доложил:
— Штабс-капитан Прокушев!
— Просите!
Поскрипывая новыми сапогами, вошел Прокушев, но задержался у входа, увидев Латкина.
— Здравия желаю!
Был он, как и Орлов, в офицерской форме английского покроя, в левой руке держал синюю папку.
Латкин, улыбаясь, протянул ему руку:
— Рад видеть вас, господин Прокушев!
Они обнялись.
— Мне сообщили, что операция захвата Усть-Выми проведена блестяще
— Я сделал все, что было в моих возможностях, — слегка поклонился Прокушев,
Капитан Орлов, явно желая произвести впечатление, медленно проговорил:
— Могу сообщить, штабс-капитан, что с господином губернатором мы договорились назначить вас командиром ударного отряда, который будет наступать на Усть-Сысольск. Как вы к этому относитесь?
— Благодарю за доверие! — отозвался Прокушев. — Постараюсь оправдать.
— Тогда будем считать вопрос решенным… Итак, господа, командование поставило перед нами задачу: двигаясь форсированным маршем, выйти красным в тыл, захватить железную дорогу Котлас — Вятка, соединиться с войсками верховного правителя. Мы будем действовать в двух направлениях. С одним отрядом я буду наступать на Котлас. С другим вы, господин Прокушев, возьмете Усть-Сысольск и, не задерживаясь, направитесь дальше, имея целью занять железнодорожную станцию Мураши. В районе Мураши — Котлас мы должны соединиться и вместе наступать на Вятку. Спешу обрадовать — только что я получил сообщение: отряд, действующий в печорском направлении, занял село Помоздино, что в верховьях Вычегды. Он также скоро соединится с нами. Но ждать его не следует. Заняв Усть-Сысольск, надо немедленно двигаться дальше. В том направлении у красных нет сколь-либо значительных сил. Не так ли, господин штабс-капитан?
— Совершенно верно. Дорога открыта.
— Этим следует воспользоваться. До населенного пункта Часово я поведу отряд сам. Дальше будете действовать самостоятельно. Советуйтесь с господином губернатором. И вот еще что… — Орлов помолчал, обдумывая. — Не следует ли вам переменить фамилию? Это из тактических соображений: знакомые места, примелькавшаяся фамилия и прочее… Надеюсь, вы меня понимаете? Ну и с солдатами будет легче.
— Считаю ваше предложение разумным, господин капитан! — сказал Прокушев. — Но как это сделать?
— Проще простого! Я проведу приказом: на усть-сысольском направлении командование отрядом по ручаю капитану… ну, скажем, Медведеву… Подчиненные будут знать вас под этой фамилией. Как находите, господин губернатор?
— Ничего не имею против: Медведев так Медведев! — усмехнулся Латкин.
— Будем считать и этот вопрос решенным! Итак, господа! Капитана Медведева нельзя оставить необмытым. Прапорщик Обрезков! — громко позвал Орлов и, когда из соседней комнаты пулей влетел прапорщик, сказал ему: — Саша! Открой новую посудину. Знакомься: это капитан Медведев! Он будет командовать отрядом на усть-сысольском направлении. Прошу всех выпить за капитана Медведева! — Орлов залпом опрокинул свою рюмку, поморщился, закусил сыром и, поправляя кобуру, спросил
— Так точно, господин капитан! Как прикажете поступить с пленными?
— Сколько их?
— Трое!
Орлов сделал полуоборот к Прокушеву и спросил:
— Капитан, это ваши пленные, вы и распорядитесь.
Прокушев сухо сказал:
— Это идейные коммунисты. С собой их брать нет смысла, лучше избавиться от них…
— Расстрелять?
— Да.
Орлов, подумав, приказал Обрезкову:
— Приведите сюда. Посмотрим, что за идейные. Я их мигом обращу в свою веру.
— Ничего не выйдет! — выразил сомнение Прокушев. — Я их знаю.
— Не таких ломали! — недобро буркнул Орлов и, насупив брови, стал ждать арестованных.
Придерживая рукой шашку, фельдфебель Чуркин пропустил впереди себя пленных красноармейцев. Орлов, запустив руки в карманы галифе, некоторое время рассматривал пленных, затем резко выкрикнул:
— Кто вы? Докладывайте быстро, я спешу!
— Не всё ли вам равно, кто мы? — отозвался старший из пленных, красноармеец лет тридцати пяти, со связанными за спиной руками. На лбу у него зияла глубокая ссадина, кровь запеклась вокруг раны с пучком волос. Было видно, что он отчаянно сопротивлялся, когда его брали в плен: рукав гимнастерки был порван, не хватало пуговиц на вороте. Покосившись на Прокушева, пленный бросил с нескрываемым презрением: — Спросите у него. Он знает…
Мягко ступая на носки, словно подкрадываясь к добыче, Орлов подошел к пленному и процедил сквозь зубы:
— О, да ты, оказывается, умеешь говорить. А мне докладывали: молчун. — Орлов быстро прошелся по комнате. — Коммунисты?
— Разве не сообщал этот? — покосился на Прокушева все тот же красноармеец с ссадиной на лбу.
— Сказал, что вы идейные!
— Ему виднее.
— Так вот что, идейные! У меня нет времени с вами канителиться! Говорите прямо: хотите жить? — переводя взгляд с одного на другого, спросил Орлов.
— Кто ж не хочет жить? — отозвался другой, светловолосый, с мягкой вьющейся бородкой.
— Вас пристрелят через полчаса. Но можете остаться живыми, если перед своими товарищами, которые добровольно сдались в плен, откажетесь от своих идей и скажете, что коммунисты — грабители, безбожники и с ними надо бороться. Даю честное слово — останетесь жить. Понятно?
Красноармейцы молчали. Затем тот, у которого болтался оторванный в плече рукав, посмотрел на товарищей и, усмехнувшись, сказал им:
— Слышали, что предлагает? Да еще под честное слово! Так и царские жандармы не умели… — Затем твердо сказал Орлову: — С нами можете поступить как хотите, но купить нас не удастся! Перед белогвардейцами, кулацкими сынками унижаться не будем. Слыхано ли, чтобы большевики отрекались от своих идей? Мы не из таких, как вот этот предатель Прокушев или этот эсер Латкин, за чин губернатора продавшийся интервентам. Мы идейные коммунисты! Этим все сказано…
— Прикуси язык, скот! Тут некого агитировать. Фельдфебель, выведи! Не жалей нагайки.