Когда наступает рассвет
Шрифт:
— Там и без меня управятся…
Вечерело. Легли на снег синие тени. На западе разгорался закат.
Домна спросила у Вежева:
— Случайно о Проне Юркине не слыхал чего-либо, Кузьмич?
— Нет.
— Диво, уехал под Котлас воевать и словно камнем в воду канул.
— Иди-ка отдыхать. Да скажи Исакову — он должен сменить меня. Ночью придется и тебе, Ваня, постоять в карауле. Маловато нас.
— Значит, пригодилась! А говорил — зачем пришла, — поправляя ружейный ремень на плече, улыбнулась Домна и направилась к лагерю.
Свободные
В шалаше головами внутрь спали трое бойцов. Рядом лежали ружья, котомки. Около шалаша у ручного пулемета в одиночестве возился Ардальон Исаков.
— A-а! Ваня! Кто тебя сменил? — спросил он.
— Сам Кузьмич. Велел тебе готовиться.
— Готовлюсь, — похлопав по пулемету, улыбнулся Исаков. — Раньше у меня был винчестер, а недавно этого старика вручили.
На сером платке перед Исаковым лежали разобранные части затвора. Отменно вычищенные, они блестели, как новенькие, хотя, судя по избитому прикладу, пулемет видал виды.
Исаков сидел в расстегнутом овчинном полушубке. Из-под белой заячьей шапки озорно выбивались завитки золотистых волос. Но его молодцеватый вид портили неуклюжие растоптанные валенки.
— Раньше я с завязанными глазами разбирал и собирал пулемет. Ротный всегда меня хвалил, — прихвастнул Исаков.
Домна и сама давно хотела ознакомиться с ручным пулеметом. Она стала смотреть, как Исаков собирает части затвора. Потом Домна сводила к ручью и напоила лошадь, разбив палкой ледяную корку, почистила клоком сена ей бока, спину, расчесала спутавшуюся гриву.
Управившись с лошадью, Домна залюбовалась вечерним лесом, причудливым сочетанием красок, игрой света и теней. В лесу уже преобладали вечерние темные тона.
…Вспомнилась мать. Наверно, возится сейчас по дому, готовится ко сну. Как там она живет, бедняжка? Есть ли кусок хлеба на ужин? Не захворала ли? А может, пришлось ей оставить старую избенку и бежать куда-нибудь? Односельчане, которые побогаче, будут мстить за дочь. Она вместе с комбедовцами им немало насолила.
Охваченная невеселыми думами, Домна не заметила, как неслышно подкрался к ней Исаков.
— Тебе чего? — вздрогнув от неожиданности, спросила она.
— Ничего… — прерывающимся голосом ответил парень, виновато улыбаясь и в нерешительности переступая с ноги на ногу. Внезапно он схватил ее и стиснул в медвежьих объятиях.
Гнев и отвращение утроили силы Домны. Она рванулась и с силой оттолкнула его от себя.
— Убери руки и больше не приставай! — глядя на него в упор потемневшими глазами, отрезала она.
— Ну зачем кричать, дролюшка моя! Не гони! — Продолжая улыбаться, Исаков попытался приблизиться к ней, но Домна снова оттолкнула
— Уходи, говорю, а не то… — Домна замахнулась прикладом, но в последнее мгновение сдержалась и крикнула — Эй, сюда, кто там есть!
В глазах Исакова мелькнул испуг.
— Не надо людей беспокоить. Подумаешь, какая недотрога.
Домна косо взглянула на него:
— Вздумай еще лапать, всех подниму на ноги!
Исаков топтался на месте, не зная, что ответить.
— Я еще и командиру доложу! — пообещала Домна. — Забыл, что он перед строем говорил? Девушки такие же бойцы, и чтобы никаких вольностей! Ты что, забыл?
— Ладно, Ваня, не сердись. Забудь об этом.
Исаков молчал, потом вынул кисет, оторвал кусочек помятой газетки, начал свертывать самокрутку.
— Противно смотреть, когда человек с грязными мыслями подходит к женщине. Стыдно! — горячо продолжала Домна.
— Я же пошутить хотел…
— Пошутить? Надо знать, когда и как шутить. Игрушка я тебе, что ли?
— Больше не буду, давай мириться! — Глубоко затянувшись, Исаков бросил окурок, придавил его валенком, прямо и открыто посмотрел на девушку. — Знаешь что, Ваня! Отругай, побей, но никому только ни слова, ладно?
— В следующий раз снова вздумаешь то же самое?
— Сказал: нет — значит, нет!
— Пусть будет по-твоему, коли так! Давай мириться! — сказала Домна и улыбнулась. Долго дуться она не умела: была вспыльчива, но быстро отходила.
Исаков повернулся и пошел, но Домна окликнула его:
— Пойдем вместе!
Она подхватила винтовку, догнала парня и зашагала рядом.
В воздухе кружились крупные снежинки. Домна, желая показать Исакову, что она больше не сердится на него, заговорила о другом:
— Вот и снежок пошел. Хороший вечер! Правда?
Исаков повеселел:
— Тальяночку бы! Соскучился я по ней, милой! Не забыла, как мы ехали из Питера в одном вагоне?
— Помню, — кивнула головой Домна. — Уж и развлекал ты нас тогда гармошкой!
Разговаривая, они шли не спеша по снежной тропке вдоль склона к шалашу. И вдруг их остановил короткий пронзительный свист.
— Слышал? — произнесла Домна дрогнувшим голосом. Руки ее потянулись к винтовке.
Сигнал повторился, теперь уже протяжно, настойчиво-тревожно. Свист доносился с гребня высотки, с того наблюдательного пункта у сосны, где находился Вежев.
— Тревога! — Исаков побежал вверх по склону.
Домна старалась не отстать от него. Бежать было трудно. Спотыкаясь, цепляясь за сучки и ветки деревьев, она упрямо продвигалась вперед. И все же добежала к шалашу раньше Исакова — тому мешали несуразно большие валенки.
— Тревога! — крикнула Домна, подбегая к шалашу.
Бойцы были уже на ногах. В помятых шинелях, с опухшими, заспанными лицами, они готовили оружие.