Когда погаснут все огни

Вайсбах Анастасия

Дверь, в которую они свернули, была совсем неприметной. Несведущий человек был бы уверен, что она ведет в коридор для дворцовой прислуги или в каморку, где хранится запас фитилей и масла для светильников. На первый взгляд, так оно и было – темный, узкий, никак не украшенный ход, по которому могли пройти слуги низшего ранга, не попадая на глаза знатнейшим людям и высшим сановникам Цзиньяня.

Этот неприметный коридор кончался столь же неприметной дверью. Перед ней Юн Ичэн и Со Мэйсю ненадолго замерли, собираясь с духом.

Они понимали, что замышляют настоящее святотатство. Что они не

должны были даже приближаться к запретному покою. Но иного выхода они попросту не видели. Императрица Синьюэ готовилась подменить завещание в ларце и обвинить Чжучжэн в том, что та положила ложное завещание под подушку умирающего государя Чжэнши, пользуясь тем, что неотлучно находится при нем. Юн Ичэн в очередной раз поразился о том, насколько же велика осведомленность дамы Со о делах и речах, что скрывает Рубиновый дворец. Эта женщина походила на паука, скрытно опутавшего сетью своих тайных соглядатаев весь дворец Гуанлина. Впрочем, он, посредством яда и серебра завладевший секретом потайных ходов дворца, был пауком не меньшим.

План был отчаянным. Раз императрица позаботится о том, чтобы в миг смерти государя в покоях оказались угодные ей люди, нужно лишить их печати, которая отмыкает священный ларец с завещанием.

Лицо дамы Со заметно дрогнуло, когда Юн Ичэн отворил дверцу в запретный покой. Он заметил, что ее суховатые красивые руки немного дрожат.

Крохотный темный покой предназначался для единственного древнего нефритового ларца, в котором хранилась соколиная печать Цзиньяня. Печать, что была древнее и самой державы, и имени Тянь, принятого династией.

Юн Ичэн шагнул внутрь. Дама Со оставалась в потайном коридоре – ей было запретно ступать сюда. Ее след был бы замечен всеми, и план мог пойти прахом, сделай она хоть полшага вперед.

Они боялись дышать. Снаружи, за бронзовой дверью, запретный покой охраняли служители печати. Если хоть малейший шорох привлечет их внимание – обречены и госпожа Чжучжэн, и принц Шэнли, и семьи Юн и Со, и все, кто встал под руку Янь.

Платье липло к спине между лопатками советника. Что, если ключ, сделанный по давнему восковому слепку, не подойдет? Тогда останется лишь признать поражение, и ждать неизбежного, глядя как осуществляется план государыни Синьюэ, столь же святотатственный, как и их собственный.

Мгновения обратились для него в часы. По вискам скользили щекочущие струйки пота, когда он осторожно поворачивал ключ. Тихий щелчок показался оглушительным, подобным удару грома.

Нефритовая крышка поднялась неожиданно легко, открыв его взору покоящуюся на затканном золотом синем шелке старшую из реликвий Цзиньяня – древнюю печать из читого синего лазурита. Никто не имел права прикасаться к ней, кроме государя и назначенных им людей.

Печать мягко и спокойно легла в его руку. Не запылали охранные огни. Драконы и соколы, украшавшие стены запретного покоя, остались немы и бездвижны. И все-таки вздохнуть полной грудью Юн Ичэн смог лишь когда снова запер ларец и закрыл за собой тайную дверцу.

Он не удивился бы, если бы печать опалила пальцы дерзновенно прикоснувшейся к ней дамы Со. Но вновь ничего не произошло. В чем причина? Неужели наложенные на нее чары ослабли за многие века?

– Ее нельзя оставлять

во дворце. Моу перевернут здесь все.

Дама Со изящным жестом промокнула покрытые испариной виски краем тонкого платка и холодно улыбнулась.

– Я найду способ, господин советник. Мертвое тело не станут обыскивать даже Моу – из уважения к покойному.

Юн Ичэн хотел было осведомиться, чьим мертвым телом намерена воспользоваться дама Со и почему убеждена, что оно попадет в нужные руки, но натолкнулся на ее взгляд, полный жесткой решимости.

– Вы…

– Мой племянник – умный и верный юноша. Друг Его высочества. Он глава рода Со и единственный мой родич в Гуанлине.

Юн Ичэн в потрясении покачал головой. Он знал, что дама Со безоглядно предана госпоже Чжучжэн и ее сыну, но и представить не мог, как далеко простирается верность этой женщины и ее ненависть к Моу.

Дрогнувшими руками он извлек из мешочка для орехов завернутую в тонкую белую бумагу пилюлю. Добыть ее ему стоило больших денег, а кривому Хоу – больших усилий. Юн Ичэн рассчитывал в случае нужды использовать это драгоценное снадобье для себя…

– Это пилюля мнимой смерти, благородная госпожа Со. Трое суток вы ни чем не будете отличаться от мертвой.

Брови женщины чуть приподнялись.

– Слишком щедрый дар, советник Юн. Вы добывали ее не для меня.

Юн Ичэн проигнорировал е замечание.

– Когда дыхание жизни вновь вернется к вам, вы куда вернее сможете укрыть печать от врагов и передать ее Его высочеству Шэнли.

Лицо дамы Со заметно напряглось. Как будто волнение, охватившее ее, было настолько сильно, что грозило взять верх над безукоризненным самообладанием.

– Я вы? Что вы, Юн Ичэн?

Советник постарался, чтобы его улыбка, адресованная сообщнице, не выглядела слишком фальшивой.

– Я найду способ не выдать тайну.

***

Государь Тянь Чжэнши, император Цзиньяня, сильнейший из владык Четырех Пределов, умирал на двадцать шестом году своего правления. Последние сомнения в этом исчезли шестнадцатого дня девятого месяца вскоре после полудня. Дворец затих, погрузившись в тревожное скорбное молчание.

Сквозь застилавшую глаза пелену слез Чжучжэн неотрывно смотрела на страшно заострившееся прозрачно-восковое лицо. Чжэнши умирал, и вместе с ним умирала она. Каждый тихий хриплый вздох приближал миг расплаты с демоницей Гуйцзин. Ей уже не увидать торжества сына и поражения Синьюэ. Что же – каждому цветку отпущено свое время для увядания.

Дыхание Чжэнши становилось все более слабело, прерывисто клокоча в горле. Чжучжэн уже почти равнодушно скользила взглядом по напряженному лицу вечной соперницы, по бледному, изо всех сдерживающему дрожь губ принцу Шэньгуну. По лицам остальных, допущенныз к ложу умирающего – в основном из Моу и их приспешников. Яней не пропускали под самыми разными предлогами. Что же, Синьюэ постаралась. Очень постаралась.

Вздох. Еще один, еле слышный. И еще. А потом – жуткая, пронзившая душу Чжучжэн тишина. Ей казалось, что остановилось и ее собственное сердце. Холодея, она ощутила, что ее ноги подломились и она упала на пол в прощальном поклоне, не дожидаясь, когда лекари проверят признаки и скорбно кивнут стоящим у ложа.