Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период

Часть 2.

Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период.

Глава 1, в которой герою крутят уши, говорятся важные вещи и родовичи решают, как им быть дальше.

Не так себе представлял Камень встречу с родичами, совсем не так! Как прекрасно все было в его мыслях всего сутки назад, да какой сутки, час! И как отвратительно стало сейчас, сию минуту!

Ну, то есть прекрасно было, пока лучащиеся умильными улыбками Рарри и Гимли не двинулись к нему. Он-то думал,

что порадовал их гномьи души и потряс до самого их скального основания! Ну, и наивно полагал, что почтенные старцы, не сговариваясь, шагнув к нему, намерены выразить свои восторг и восхищение. Восхищение выразилось в том, что железной хваткой подхватив его под локти, старцы затащили его за кабину грузовика, скрыв от людей. Ну, а восторг — в том, что, выполнив этот маневр, Гимли, свирепо пыхтя и вращая глазами, всё же схватил Дарри за одно ухо и начал нещадно его драть, а старейшина, отвесив тяжёлую оплеуху, свистящим шепотом злобно пропыхтел в другое ухо:

— Ты что творишь, балбес малолетний! Рунотворец хренов! Никто! Слышишь, НИКТО! Никто вне народа казад не должен и знать об этом! А он тут устроил балаган на ярмарке! Ещё мишень бы на спину повесил, себе и всем нам!

— Да почему? — взвыл Дарри, позабыв от боли, обиды и испуга о своем обретённом могуществе, — Наоборот же, больше роду почёта и уважения будет!

Старцы, словно только сообразив что-то, посмотрели друг на друга над головой Камня, скрутившегося в спираль — Гимли его уха так и не отпустил.

— Тьфу ты, пропасть, он же большое посвящение у Камня не проходил! — в сердцах ругнулся в черно-седеющую, с заплетенными косичками бороду Рарри.

— Ага… Позабыли мы это с тобой. И вот за что нам напасть такая? — пробубнил ур-барак печально. И, без малейшего перехода, негромко, но таким голосом, что от него стыли камни, а в желудке поселялась осень, ответил старейшине:

— Был Камень у Камня, не был, тьфу на это! — тут он для убедительности смачно плюнул, едва не попав на сапог Дарри, и продолжил уже для молодого гнома — Для людишек… Всех людишек, понял? И для всех иных народов тоже, понял? Ты — Рунознатец! И то молод больно, прости мои грехи Прародитель, бороды даже нет!

— Да как же, дядька Гимли… Ой! — пальцы унтера, ослабившие было хватку, отреагировав на фамильярность, вновь крутанули ухо, — Все же видели!

— А вот так! Амулеты у тебя… Были. Одноразовые. И шутки дурацкие. И за эти именно дурацкие шутки и порчу ценных артефактов мы тебе уши и вытягиваем! А стоимость испорченного вычтем из жалования! — Уже почти в полный голос рыкнул ур-барак.

Затем ноздри его здоровенного носа раздулись, глаза сузились, а сам нос забавно зашевелился. Но Дарри смешно не было — скорее, ему это напомнило медведя, принюхивающегося к колоде с пчелиным роем. Брови начальника охраны, гофря на пути лоб, задрались вверх, а сам он раскатисто захохотал, не отпуская, однако, злосчастное ухо.

— Ой, не могу! Рарри! — пробулькал сквозь смех отставной унтер, — Да от него бабой за версту несёт! Точно тебе говорю — пока мы тут воевали, он какой-то молодке под подол залез!

— И что, за это ты его пытаешься в эльфа превратить? Тогда надо было за оба уха тянуть, старый ты пенёк, — донеслось сверху. Гимли от неожиданности наконец-таки отпустил несчастный малиновый лопух, и все три гнома посмотрели вверх. На капоте грузовика, баюкая на коленях винтовку, сидел по-портновски пришлый и смотрел на них с высоты с совершенно непроницаемым выражением на конопатом лице. Хотя веснушки его были еле различимы — как и Гимли, пришлый был весь серый, пропылённый и закопчённый. А вот винтовка была чистой и ухоженной. Ур-барак стрельнул взглядом на Старейшину и, сделав страшные глаза — на Камня. Его, очевидно, беспокоило бесшумное появление

человека, и, ещё больше — то, что же услышал конопатый. Они, конечно, говорили шёпотом, ну, или тихо. Хотя, конечно, гномий шёпот это само по себе не очень тихо. А Дарри всё никак не мог вспомнить имя пришлого. Тот же, тем временем, взяв винтовку за цевьё правой рукой и опершись левой о капот, мягко спрыгнул к ним. Поправив сбившееся кепи и скупо улыбнувшись, он представился старейшине Рарри, и Камень, наконец, вспомнил, как его зовут:

— Воронов. Сергей. Младший унтер-офицер пограничной стражи, а в последнее время унтер сводного гарнизона управы, вместе с этим старым ворчуном.

Гимли на такую вольность только улыбнулся, что многое сказало Рарри, и он протянул пришлому свою широкую лапу, что, в свою очередь, много сказало Гимли. Пришлый совершенно спокойно выдержал тиски старейшины и уж потом, повернувшись к Дарри, серьёзно сказал ему:

— Рад видеть тебя, потеряшка. Ума не приложу, как ты ухитрился выжить, да ещё затрофеить грузовичок. Обязательно хочу тебя послушать. Сильно я огорчался, что ты тогда пропал. Я ведь так и не сказал тебе спасибо. Кабы ты так прытко не начал пальбу, там, на перекрёстке, где мы Копейку оседлали, нас при ней и положили бы жёлтопузики. Так что я твой должник, и ты, Гимли, кстати, тоже. И как-то ты странно долг отдаешь. А вообще тебя Потапов ищет. Сильно ищет. Ты же, вроде, сейчас дежурный по гарнизону?

Гимли охнул, повернулся и резво потрусил к развалинам, так что старейшина Рарри сказал, то ли спине Гимли, то ли пришлому:

— Я, вообще-то, забираю своего родовича прямо сейчас!

— А вот «прямо сейчас» это вряд ли. Гарнизон хоть сводно-сбродный, да время военное. Гимли внесён во все сводки и ведомости как унтер и введён во временную присягу. Так что — до роспуска сводного отряда или отмены военного положения покидать без приказа или разрешения командира расположение, считай, дезертирство! Даже вон управляющий банком пока под подпоручиком Потаповым ходит и не чирикает. Ну, там, правда, лиса та ещё, полагаю, он не зря командование не принял. Случись чего — так и не ему за утрату ценностей и документов отвечать, а Потапову.

Рарри насупился и пожевал губами. Не привык он, что выходит не по его, да и последнее слово как-то всегда было за ним. Кроме того, его крайне беспокоило, что же таки пришлый слышал из их разговора. Оно, конечно, они говорили на двергском, но… Немало людишек ведь его знает, и тутошних, и пришлых. Подвигав косматыми чёрными бровями, он просветлел лицом, найдя, как ему показалось, нестыковку в словах Воронова:

— О! Не бьётся у тебя! Я вот ни в какую такую роту не введён и ни у кого не отпрашивался! Так что путаешь ты что-то, я тебе скажу. И так что забираю я Гимли, вот так!

Пришлый блеснул желтоватыми зубами в улыбке, особенно заметной на закопчённом лице. Старательно скрывая терпеливую, как с ребенком, снисходительность, ответил:

— Вы же сами сказали, уважаемый, что присяги не давали. Да и Полухин с вами не так просто, а то бы вас и задержать могли. А старший унтер-офицер — личность известная. Так что уважили вас, да. Думаю, и пропуск на вас выписан, и печатью заверен. И он сейчас либо у Полухина, либо у вас. А у нас тут дело совсем другое, и всех не из гарнизона или пограничной стражи привели к присяге, или, как вы выразились, ввели в роту. Во избежанье. Так что Гимли, хоть и иррегулярный, но унтер-офицер сводного гарнизона и уйти просто так не может. Впрочем, не огорчайтесь! Я же сказал, либо должны отменить военное положение, либо расформировать сводный отряд. Военное, конечно, отменят не скоро, потому что его пока даже и не объявил никто, а вот гарнизон распустят и раздёргают, я так думаю, уже прямо сегодня. Так что долго он тут не задержится.