Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период

Бельский Александр Андреевич

— Тогда мы сперва в «Улар-реку», и, если будет всё в порядке, в форт за имуществом. Думаю, Глоина пока не будем трогать, если Потапов дозволит, негоже мёртвых покоя лишать.

— Ну, тогда заедем к Иванычу вместе, а потом вместе же в форт. Мне, как ты понимаешь, путь-дорога лежит туда же, да и помочь вам нужно будет в случае задержек, пока в силах хоть это сделать.

Рарри пожевал губами. Больше всего ему бы хотелось сейчас вдумчиво и без посторонних клану ушей поговорить с Камнем, но отказать Полухину было бы слишком даже для толстокожего гнома. И он просто протянул унтеру в знак согласия свою лапищу. Про себя же он решил, что, если всё сладится в гостинице, надо будет оставить там Дарри и Гимли — мальцу в форт соваться не стоит, ур-барак за ним присмотрит, а вместе они как будто помогут Иванычу наводить порядок, авось, и цену за постой можно будет снизить.

Через десять минут начался исход гражданских. Из двадцати двух людей и гномов, выживших в осадном сидении в управе, таких было почти половина, двенадцать разумных. Странно, за

пять минут до появления колонны все они (ну, может, кроме непоколебимых, как скала, и не имеющих в Пограничном недвижимости гномов) нервничали, торопились домой, даже бузили. Но, лишь стоило Потапову освободить их всех от обязательств и распустить по домам, как вдруг у всех нашлись дела на доделать и разговоры на договорить, словно все в нерешительности медлили с уходом. Так что подпоручику пришлось даже повысить голос, разгоняя их из руин управы. В ней остались лишь государевы люди: пограничники, егеря, да один воентехник из авиаотряда. Правда, поговорив с Потаповым, остались также Далер и ещё два аборигена, честно сражавшиеся на стороне законной власти во время бунта. Им явно было сейчас безопасней в управе. Подпоручик пообещал им, что сегодня же, но чуть позже, они вместе с военными обойдут свои дома. Остался лежать в леднике на соломе и Глоин — Потапов с пониманием отнесся к просьбе Рарри, а, точнее, Гимли. А вот Торир был признан выздоровевшим, и Далером, и, что важнее, старейшиной.

— Поспал? Теперь пора поработать, — безжалостно сказал Рарри. Впрочем, Торир уже и сам изнывал от безделья и работать был совсем не прочь. Закинув оружие и вещи Глоина, а также то немногое, что у него было в управе с собой, в кузов «ЗиЛа», Торир направился было к кабине. Но там на пассажирском сиденье уже воцарился Гимли. Он лишь вопросительно поднял брови.

— Так это… Хочется же Камня послушать, как он там без нас…

— Да? Нечего, он ещё даже старейшине Рарри не отчитался. Марш в кузов!

Вздохнув, Торир побрел назад и залез в кузов, где невозмутимый и безмолвный Бофур уже бесцеремонно заглядывал в ящики и тюки, которыми был почти под завязку забит грузовик. Их, вопреки ожиданию, стало заметно больше, чем было, и ясно было, что Бофуру хочется услышать рассказ Дарри не меньше, чем Ториру.

Саломи Полухина, прихватив винтовку, уже ушла, видимо, на разведку — осталось ли что от их дома. Рарри и Балин заняли свои места в «Полевике» унтера (Балин опять сел за руль). Старейшина внимательно следил за ЗиЛом, и, не удержавшись, одобрительно кивнул головой, когда Гимли отправил Торира в кузов. Он надеялся, что ур-барак за недолгое время пути успеет просветить мальца, о чём и кому говорить можно, а о чём не стоит, даже своим, клановым. Наконец Балин завел двигатель, и почти мгновенно взревел мотор ЗиЛа. Их кавалькада тронулась в недолгий путь к «Улар-реке». Но Рарри этот путь показался бесконечным. Он сидел и терзался — всё ли успеет объяснить Камню Гимли и, главное — всё ли тот поймет?

Глава 2

Глава 2, в которой все возвращаются под свой кров и попутно выясняется, что даже опытный гном может потерять голову от сильного чувства. Особенно, если это чувство голода.

До гостиницы «Улар-река» было рукой подать. Она даже видна была на противоположной стороне площади, дальше и справа, в углу, образуемом стеной форта и городской, правда, виднелся только кусок крыши. Только вот что по площади, что вокруг неё было не особо-то и проехать. После «Громовержцев» она напоминала пещеру похмельного великана, пытавшегося утром найти носки, которых у него отродясь не было. Причем потом местами случился пожар. Мерзко пахло горелой резиной от сожжённых грузовиков. Ну и трупы. Убирать было пока что некому и некогда, и пусть прошедшие с начала событий три дня и были не самыми жаркими, запах мертвечины на рыночной площади был уже густ, сладок и тошнотворен. Так что нужно было петлять в объезд, убравшись в сторону по впадавшим в площадь улицам. А на площадь выходили как минимум три улицы с этой стороны. Впрочем, особого выбора не было. Улицы тоже, хотя и не так густо, как площадь, служившая местом сбора трофеев грабь-команд (в том месте, где она не простреливалась из форта и управы) были захламлены. Брошенным малоценным и громоздким хабаром, ставшим в одночасье ненужным, раскуроченными тележками, телегами и машинами. И опять — мертвецами. И только одна, ведущая не к реке, а почти параллельно площади к стене, была относительно свободна. Хоть и близко к форту, и мангруппа тут уже прошла, но все равно был шанс нарваться на задержавшихся в городе бунтовщиков, так что и Полухин, и Рарри, не сговариваясь, приготовили оружие. Впрочем, старые и новые боги уберегли, и Балин, аккуратно объехав прицеп, присевший на лишенную одного колеса ось, вскоре снова свернул к площади, уже почти напротив гостиницы.

Словно стремясь прикрыть все пакости, которые сотворили люди, Приграничный, обильно и любовно обсаженный яблонями, за последние пару дней окутался белой кипенью их цветения. Но только ни пожарища не скрылись из глаз, ни запах не перебило. Так что бело-розовый яблоневый цвет больше походил на саван, укрывший обезображенный труп городка. Впрочем, нет, город всё же выжил. И уже копошился своей жизнью тяжело раненого, который собирается пойти на поправку… Где-то мрачный пришлый поправлял поваленный забор, где-то невидимый глазу хозяин дома стучал молотком,

заколачивавший ослепшие без стекол окна досками.

И вот они уже на площади. Из-за причудливого пути они оказались совсем рядом от дома Полухина, тот был буквально на соседней улице, точнее, на углу её и площади перед фортом. Хотя унтер и не собирался поначалу заезжать к себе (потому и не возражал, что жена отправилась туда сама), тут он не утерпел. Извиняющимся взглядом попросив прощения у старейшины, Николай, хлопнув Балина по широченному плечу, махнул рукой в сторону нужного перекрестка. Ворота и калитка выходили не на площадь, а на ведущую к ней улицу. Но Балин не стал сворачивать, а остановился прямо у забора нужного дома, едва проехав перекресток. «ЗиЛ» добросовестно повторил за ними извилистый путь и, фыркнув почти по-паровозному тормозами, встал, не доехав до угла, чтобы не перекрывать проезд.

Полухин, сидевший в кузове пикапа, неловко из него выбрался и заспешил к воротам. Уезжая в спешке, под огнем, он не запирал ни их, ни дверей в дом, причём вполне осознано. Запертые двери не остановили бы грабежа, а открытые, по крайней мере, не выломают. Ну, был такой шанс. Тем более, дом был неудобен захватчикам при осаде форта — в сторону укрепления не смотрело ни одного окна, и стрелять получилось бы только с чердака. Но чердак был не из бревна под самый конек, а обшит доской, и даже от винтовочного обстрела не спасал. И крыше, и забору, и бревенчатым стенам досталось, но, в основном, тем самым винтовочным калибром. По большей части, со слепой стороны, обращенной к форту, так что, на первый взгляд, ничего критичного пока не было.

Шанс сработал, но лишь отчасти. Ворота были целы, как и калитка, хотя одна верея, столб, на который навешивается воротина, изрядно перекосилась. И не лень же было кому-то пытаться её выдрать, как гнилой зуб! А вот входную дверь изрядно исклевали чем-то, срывая с нее приделанную на совесть бронзовую табличку «Ст. унт.-оф. Н.Полухин». Её, измятую-исковерканную, бросили тут же, у крыльца. Дверь, сделанная из могучей толщины досок, все так же могла преграждать путь непрошеным гостям, но сейчас была распахнута настежь. Войдя в дом, Полухин по запаху понял, почему. Мебель была повалена и отчасти разломана. Видимо, искали тайники и ухоронки, но не нашли.

Опуская ствол, справа неслышно возникла Саломи, и унтер, не жалуясь, а именно словно удивляясь, спросил не то у жены, не то у возникших за плечом гномов:

— И почему вот для некоторых главный поступок в жизни — нагадить на чужом столе?

— И почему вот для некоторых главное дело в жизни — насрать посреди чужого дома? — через какие-то пять минут гневно орал Иваныч, и никак не мог взять в толк, отчего грубые и бесчувственные гномы неделикатно заржали. Впрочем, толстокожестью он почти не уступал своим постояльцам, и, кроме того, не мог нарадоваться на относительную целость гостиницы, с которой мысленно он уже простился. А она устояла, чему помогли толстенные стены сруба и то, что после сожжения «Отставной К. Барабанщика» и немедленного драпа всех из «Улар-реки» огнестрельная активность в этом углу города как-то утихла. «Барабан» был ключевой точкой мятежников, и без него смысл захвата ими «Улар-реки» падал почти до нуля. Иваныч каждый день правдами и неправдами проникал на стену форта, обращённую к его кормилице, посмотреть — цела ли? Но успокоился он только вернувшись домой. Конечно, успокоиться получалось не полностью, ремонт в самой гостинице был невелик, да ведь только стены это ещё не все. И траты предстояли нешуточные. Понятно, что деньги, а, следовательно, и постояльцы, невзирая на царивший внутри погром, ему нужны были как воздух и соль. Так что, услышав о цели их приезда, Иваныч, отставив, наконец, Маузер, которым размахивал, как дубиной, начал азартно торговаться с Рарри. Тот, не успев ещё даже толком оглядеться, встрял в препирательства с хозяином, считавшим, что все оплаченные дни у гномов уже закончились. В свою очередь старейшина долдонил, что, с момента их эвакуации в форт гостиница не работала, и эти дни в зачет не идут. Таким образом Рарри не заметил, что хитрый Иваныч его уже переиграл, и ненароком проскочил заявленную Полухину у Управы фазу «осмотреться, не разграбили ли гостиницу дотла». Факт того, что гномы остаются в «Улар-реке» уже словно бы считался решённым, чему поспособствовала возникшая из кухни монументальная усатая домоправительница. Меж тем гостинице досталось посильнее полухинского дома. Так, по крайней мере, показалось Дарри. «Улар-реку» он покинул ещё до мятежа, и увиденное сейчас сильно отличалось от воспоминаний. Ни одного целого окна, вся мебель, по крайней мере, на первом этаже, перевернута, изломана и расстреляна-растрощена. Вызывали изумление несколько стопок простыней, неизгвазданных и практически не пострадавших. Непонятно, почему их миновала общая судьба, может, они перебедовали погром в каком-то закутке, и лишь только сейчас были извлечены на свет божий хозяевами. Перевязанные шпагатиками с кокетливыми бантиками, они выглядели немым укором царящему вокруг них разгрому. А разгром, что и говорить, был знатный. Все припасы частично разграблены, частично растоптаны. Вещи и бельё из шкафов и кладовых громоздились изорванными и изжёванными кучами на полу, пересыпанные мукой, крупой, осколками битого стекла и посуды. Входная дверь выломана и отброшена, и даже полы местами с мясом разломаны выдергой или ломом-щипком. Ну, и дерьмо повсюду усиливало вид и смрад разрухи. Правда, сам Полухин задержался дома, как он сказал, на пятнадцать минут и сравнить масштабы бедствия тут и у себя не мог.