Кольца Джудекки
Шрифт:
– Погоди. На другое сгодятся.
– Старые.
– И старых опустим. Пришить, всегда успеется.
– Правильно. Должны порядочные люди от шпиков пользу поиметь.
– В следующую очистку пойдут лес собирать, а щас - попользуем.
– Кончай базар!
– покрыл общий неслабый гомон крик, по силе сопоставимый с иерихонским ревом.
– Пока Крюк не решит, не моги трогать пришлых.
– Да ты кто такой? Обчество решило, а ты вали отседова, пока самого не опустили, - говоривший выскочил вперед. Теперь он стоял справа от Сергея. Углов развернулся. В заведенной
Илья стоял почти вплотную к Сергею, так что нападающие оружия пока не заметили.
– Кто такие? Обзовитесь, - приказал обладатель громкого голоса, пропустив мимо ушей демарш соотечественника.
– А ты, корявый, руку из-за спины вынь. Руку, говорю!
Дебошир, призывавший к быстрой расправе, однако, не утихомирился. В сторону Сергея полетел кулак. Блеснула сабелька. Илья представил, как отрубленная конечность падает на землю. Человек, обвешанный лохмотьями, как манекен старьевщика, согнулся пополам, истошно заорав, но конечности остались при нем.
Гуманист Углов не рубанул, а только ударил плашмя. С оттяжкой и очень сильно, разумеется. Не ожидавший такой наглости крюковец, теперь держал здоровой рукой поврежденную и надрывался:
– Падлы! В клочья порву, на кобылу поставлю! Хватай!
Несколько человек действительно качнулось в сторону "шпионов". Но из толпы повелительно прозвучало:
– Назад!
Илья присмотрелся. За рядом факелов стоял, - откуда только взялся?
– куцый переносной помост, с резным деревянным стулом. На нем восседал сухонький скрюченый человечек в пиджаке из папира. Такие же штаны с напуском заправлены в изящные сапожки. В одной руке он держал кнут, другой ухватил нечто, висевшее на толстом поблескивающем гайтане. Все лица обернулись в ту сторону. Стало тихо.
Илья понял: перед ними - хозяин, секретарь, президент, он же король. В общем - пахан.
– Ну что, Мамонт, покомандовал? Ха-ха, - пока речь предводителя была обращена исключительно к пострадавшему крюковцу, носящему историческое имя Мамонт. Тот дернулся:
– Требую, кончать их! Видишь, искалечили. Так каждый начнет честного пацана… - мозгов у Мамонта было столько же, сколько у его мохнатого тезки.
– А ты не лезь. Не позорься. Ты на кого руку поднял? Баклан! На кого, говорю, вякнул?!
– теперь голос старичка звучал резко, визгливо, так что пробирало до костей. Илья поежился. Но примитивный Мамонт не понял пока все щекотливости момента:
– Алмазовсвие шпионы. Сам позырь.
– Кто еще так думает?
– пахан оглядел, враз присмиревшую толпу. Там ворохнулось.
Несколько голосов отозвались, в том смысле, что да, дескать, имеют быть шпионы на нашей священной земле. Ходют невозбранно и честных граждан калечат.
– Сова, - позвал хозяин.
– Иди сюда. Тут виднее. Тут тебе сподручнее будет народу доложить, кто к нам припожаловал.
Из задних рядов выдвинулся совершенно кругломордый мен, на вид лет сорока, а, может, и всех шестидесяти. На шаровидной физиономии, плошками поблескивали круглые, темные глаза. Короткий нос имел вместо горбинки закругление, от чего походил на плоское выпуклое ребро. Безрукавка из загаженной
Живот и грудь покрывала сплошная татуировка. Обманчиво дряблые бицепсы тоже пестрели синими картинками.
– Ну что, Совушка, узнал свово дружка? Вижу, узнал. Доложи народу, кого они опускать собрались. Заодно Мамонту растолкуй, кто он тут будет.
Сова надвинулся на незадачливого бузотера. В руке у него, как и у пахана, поигрывал изящный хлыст. Не замахиваясь, он коротко полоснул. На лице и на голой груди у провинившегося проступили черные полосы. От второго удара он согнулся и завыл в голос.
– Хватит, Сова. Довольно ему. Другой раз не полезет против старших тявкать.
Сова, как показалось Илье, с сожалением отошел от поверженного Мамонта, окинул блестящим, но такое впечатление, не видящим взглядом толпу и коротко гавкнул:
– Шрам.
– У-у-у-, - только и ответили. При чем, не разобрать, не-то с уважением, мол, такой человек! не-то с сожалением, что аттракцион отменяется.
– Гости у нас не часто бывают, - продолжал пахан. Но его тон успел поменяться со вкрадчивого на угрожающий. Разобрался, значит, со своими теперь с пиршлыми будет выяснять кто кому вася. Спина Сергея закаменела, руки свисли кривыми грабками, колени чуть спружинили. Илья шкурой чуял, исходящее от него напряжение.
– У нас не то, что в Алмазовке. У нас - порядок. Пришел - доложи, кто таков, зачем пожаловал; отдай обчеству, что ему причитается. А после живи, сколь хочешь и как умеешь. Ха-ха.
Смешок жидко поддержали в толпе. От подиума отделилась, сливавшаяся до поры с тенью длинная фигура и, коротко подергиваясь, пошла на Сергея.
– Давай, Удав, поспрошай дорогого гостя, с кем в слободу пришел, да чего здесь ищет.
Только когда означенный гад выполз на свет, Илья разглядел его руки. Еще длиннее и массивнее чем у Сергея, они свешивались аккурат до колен и были чужеродны, что ли. Будто, конечности гигантской гориллы, приставили к нормальному человеческому телу. От самых кончиков пальцев по локоть их прикрывали щитки из кожи песчаного крокодила. Такие сабелькой не урубишь.
– Колись, Шрам, зачем к нам приканал?
– приступил к допросу Удав.
– Спасаюсь. Меня в Игнатовке к костру приговорили.
– А чего не спалили?
– Дождь пошел.
– Вреш-ш-шь, - Удав растянул слово в шипение.
– Проверим. Сам знаеш-ш-шь, у нас люди везде есть.
– Проверяй.
– С тобой кто?
– Его тоже.
Диалог походил на культурный обмен на разных языках. Удав шипел, Сергей сплевывал слова, ни на минуту не расслабляясь.
– Клянись пахану.
– Не присягал.
– Присягнеш-ш-шь.
– Мое дело.
– Законна не занешь-ш-шь?
– Знаю. Мое дело.
Неожиданно, обезьянья лапа по ошибке доставшаяся человеку описала в воздухе короткую дугу. Удав метил в Сергея, но тот нырнул под руку. Противник вместо Углова цапнул Донковича.
Илью потянула вперед немерянная сила. Если бы не Сергей, он влепился бы с размаху в грудь Удава.
Углов, чудом избежав захвата, согнулся и нанес Гаду сокрушительный хук в солнечное сплетение.