Комментарий к роману "Евгений Онегин"

Набоков Владимир

Американские и западноевропейские читатели скорее всего представляют себе стеганый жакет домохозяйки в духе живописи голландской школы, нежели просторную теплую кофту, характерную для некоторых областей России.

Та разновидность, которую имеет здесь в виду Пушкин, вероятно, называется шушуном; это кофта, подбитая чем-нибудь теплым (см. мой коммент. к гл. 4, XXXV, 3–4).

13—14 И все дремало в тишине / При вдохновительной луне. — Не могу избавиться от ощущения подражательности этих строк. В последней строке прилагательное «вдохновительная» хотя в определенном смысле и не ново, звучит как-то странно искусственно. Я предполагаю, что Пушкин вспомнил комплимент, отпущенный любимым им критиком нелюбимому им стихотворцу, и воспроизвел по-русски французский эпитет, считавшийся смелым по меркам эпохи «хорошего вкуса» и «здравого смысла». В одном из своих произведений, «О литературе, рассматриваемой в связи с общественными установлениями» (J. de Sta"el, «De la Litt'erature consider'ee dans ses rapports avec les institutions sociales», 3 edn., 1818, vol. 2, pt. II, ch. 7, p. 246),

когда-то очень популярном, а теперь безнадежно устаревшем, мадам де Сталь замечает: «Delille, dans son po"eme de l'Homme des Champs, s'est servi d'un mot nouveau, inspiratrice» [501] . Она имеет в виду пассаж из первой песни смертельно скучной поэмы Делиля в четырех песнях «Сельский житель» («L'Homme des champs», 1800):

501

«Делиль в своей поэме о сельском жителе воспользовался новым словом — вдохновительница» (фр.)

Que dis-je? autour de lui tandis que tout sommeille, La lampe inspiratrice 'eclaire encor sa veille. [502]

Беловая рукопись в ПБ содержит отвергнутый вариант:

И все молчало, при луне Лишь кот мяукал на окне

В корректуре «Звездочки» и в отдельном издании третьей главы (около 10 октября 1827 г) эти строки звучат следующим образом:

И все дышало в тишине При вдохновительной луне.

502

Но что я говорю? Вокруг него, покуда дремлет все, / Вдохновительница-лампа освещает его бдение (фр.)

В письме от 23 апреля 1825 г. наш поэт пишет из Михайловского брату в Петербург: «Ты, голубчик, не находишь толку в моей луне — что ж делать, а напечатай уж так». Распоряжение, вероятно, относится к передаче строф XVII–XX Бестужеву и Рылееву, которые платили по пять рублей за строчку этого «Ночного разговора Татьяны с няней».

XXI

И сердцем далеко носилась Татьяна, смотря на луну… Вдруг мысль в уме ее родилась… ⁴ «Поди, оставь меня одну. Дай, няня, мне перо, бумагу Да стол подвинь; я скоро лягу; Прости». И вот она одна. ⁸ Всё тихо. Светит ей луна. Облокотясь, Татьяна пишет. И всё Евгений на уме, И в необдуманном письме ¹² Любовь невинной девы дышит. Письмо готово, сложено… Татьяна! для кого ж оно?

1—2 И сердцем далеко носилась / Татьяна, смотря на луну… — Деепричастие «смотря» вместо «смотря», с ударением на первом слоге, звучало как проявление режущей слух провинциальности

3—8 Я привожу весь отрывок:

Вдруг мысль в уме ее родилась: «Поди, оставь меня одну. Дай, няня, мне перо, бумагу, Да стол подвинь; я скоро лягу; Прости.» И вот она одна. Все тихо. Светит ей луна.

Это самый длинный пассаж последовательных, лишенных скада строк в ЕО, за исключением схожей череды из шести связанных между собой стихов, передающих робкую элегию Ленского в гл. 6, XXI, 4–9. Короткий и прямолинейный монолог Татьяны с его умышленной безэмоциональностью следует сразу после блистательного пассажа, состоящего из восемнадцати энергичных строк со скадом.

9—14 Прелестно то, что образ Онегина, которым очарована Татьяна, не совсем совпадает с реальным Евгением. Татьяна видит себя романтической героиней, пишущей к вымышленному герою с лицом Евгения; однако по мере написания этого безрассудного послания оба образа, вымышленный и реальный, сливаются. Письмо закончено; оно писалось автоматически, в трансе, и теперь, когда реальность снова возвращается, Татьяна осознает, что оно адресовано реальной Татьяной реальному Евгению.

XXIa

Следующая строфа отвергнута в беловой рукописи:

Теперь мне должно б на досуге Мою

Татьяну оправдать — Ревнивый критик в модном круге ⁴ Предвижу, будет рассуждать: Ужели не могли заране Внушить задумчивой Татьяне Приличий коренных устав? ⁸ Да и в другом поэт не прав. Ужель влюбиться с первой встречи Она в Онегина могла? И чем увлечена была? ¹² Какой в нем ум, какие речи, Ее пленить успели вдруг — Постой, поспорю я, мои друг.

XXII

Я знал красавиц недоступных, Холодных, чистых, как зима, Неумолимых, неподкупных, ⁴ Непостижимых для ума; Дивился я их спеси модной, Их добродетели природной, И, признаюсь, от них бежал, ⁸ И, мнится, с ужасом читал Над их бровями надпись ада: Оставь надежду навсегда. 20 Внушать любовь для них беда, ¹² Пугать людей для них отрада. Быть может, на брегах Невы Подобных дам видали вы.

10 Оставь надежду навсегда — Данте Алигьери, «Ад», песнь III, стих 9: «Забудь надежду, всяк сюда входящий».

Внимания исследователей избежал double entente [503] слова «скромный» в неоднозначном 20-м примечании Пушкина, которое вследствие этого разделило судьбу моряцкого ругательства, почерпнутого, вероятно, Джейн Остин у Чарльза Остина и необдуманно вложенного ею в уста мисс Кроуфорд в «Мэнсфилд-парке» (т. 1, гл. 6), и отвратительного каламбура, занимающего целую строку в последней строфе гораздо менее невинного «Беппо» лорда Байрона.

503

Двоякий смысл (фр.)

В «Максимах и мыслях» Шамфора (в «Сочинениях», собранных его друзьями [Paris, 1796], IV, 43) я нашел следующее высказывание: «Je mettrais volontiers sur la porte du Paradis le vers que le Dante a mis sur celle de l'Enfer» [504] .

XXIII

Среди поклонников послушных Других причудниц я видал, Самолюбиво равнодушных ⁴ Для вздохов страстных и похвал. И что ж нашел я с изумленьем? Они, суровым поведеньем Пугая робкую любовь, ⁸ Ее привлечь умели вновь, По крайней мере сожаленьем, По крайней мере звук речей Казался иногда нежней, ¹² И с легковерным ослепленьем Опять любовник молодой Бежал за милой суетой.

504

«Я бы охотно водрузил над вратами рая тот стих, который Данте поместил над дверью ада» (фр.)

Сноска в беловой рукописи:

E'l viso di pictosi color farsi, Non so se vero о falso, mi рагеа.

Petr[arca] [505]

Это начало второго четверостишия XIX сонета из «Rime di Francesco Petrarca in vita di Laura.» [506] ; издание Генри Бона (London, 1859) предлагает три «перевода», свидетельствующих о том, что Петрарке повезло не больше, чем Пушкину. <…>

505

И мне показалось, не знаю, правда или нет, / Что лицо покрылось краской нежности / Петр[арка] (итал.)

506

«Стихи Франческо Петрарки на жизнь мадонны Лауры» (итал.)