Концерт по заявкам (Повести и рассказы)
Шрифт:
В конце вечера он нащелкал множество снимков, снимал всех подряд, и вместе и по отдельности, и почти на всех снимках была Таня, или в центре, или хотя бы стороной, как говорится, по периферии…
Разошлись поздно. Мы с Мариной поставили чисто вымытую посуду в сервант, Таня подмела пол, Ардик закурил вторую за весь вечер сигарету.
— Всё, — в один голос сказали Марина и я, поставив последний бокал и последнюю тарелку на положенное место. — Теперь полный порядок!
— Порядок, — отозвалась Таня,
Ардик глянул на часы, перевел взгляд на меня.
— Однако в метро мы с тобой, старуха, уже опоздали, придется, видно, поехать на шашечках с зеленым огоньком…
— Ну и что ж? — спросила я. — Будто мы не выдержим этот непредвиденный расход?
— Расход не расход, а в трешку встанет, — сказал Ардик и добавил великодушно: — Ладно, так и быть, беру весь расход на себя…
— За что я тебя ценю, — сказала Марина, — так это за неподдельную широту натуры…
— А как же, и цени, — ответил Ардик, в простоте душевной приняв ее слова за чистую монету. Мы с Мариной переглянулись: Ардика отличал один недостаток, с которым он не всегда боролся в нужную силу: был немного прижимист…
Таня вышла в прихожую нас проводить.
— Ну как, Настена, — спросила она, — все вроде бы ничего?
— Больше чем ничего, превосходно, — ответила я.
Таня подошла к Ардику, обняла, поцеловала не то в висок, не то в глаз.
— Спасибо, па…
— За что? — не понял Ардик. — За плов, что ли?
— Будет тебе, будто сам не знаешь.
Была уже глубокая ночь. Быстрые осенние облака мчались по небу. Улица казалась пустынной.
Ардик взял меня под руку.
— Пошли, старуха, будем надеяться, что где-нибудь все-таки мелькнет в ночном тумане заветный зеленый огонек…
Я сказала:
— А ты, в общем, молодец!
Он усмехнулся:
— Что? Не подвел, как считаешь?
— Считаю, что молодец, — повторила я.
— Надеюсь, что никто из ребят не видел, как мы вышли из дома, — сказал он.
— Конечно, нет, они нас опередили на добрых сорок минут.
— Сорок семь с половиной, — сказал Ардик. — Я специально засек время.
Мы прибавили шагу.
— Тебе понравился ее кабальеро по имени Сережа? — спросил Ардик.
— Ничего, — ответила я. — А тебе?
— Кто его знает? Вроде с виду действительно ничего.
Глаза Ардика оживились.
— Знаешь, о чем я подумал сейчас? А вдруг этот самый Сережа решил, как и подобает истинному влюбленному, всю ночь напролет простоять под Танькиными окнами?
— Зачем? — спросила я.
— Видно, что ты давно не влюблялась, так делают всегда все влюбленные.
— Но не в такую погоду и не современные акселераты, — сказала я. — Они боятся прежде всего за свои фирменные джинсы.
— Взяла и все разом опошлила, — сказал Ардик. — Забыла небось, как сама, бывало, простаивала у какого-нибудь
— Это было давно, — сказала я. — Давно и, скорее всего, неправда…
— Не хочу, чтобы он нас увидел, — озабоченно проговорил Ардик. — Мы бы тогда здорово подвели бы Таньку…
— Успокойся, — заверила я Ардика. — Он уже давно спит крепким сном и не подозревает, что Танин отец, автор изумительного плова, умеющий носить дамские передники и отплясывать шейк, в сущности, существо эфемерное, так называемый амбулаторный отец…
Я не докончила. Навстречу неслось несколько машин с зелеными огоньками. Ардик бросился наперерез.
Он всегда храбро бросался ловить машины. Однажды, боюсь, его сшибет какой-нибудь лихач.
Он сел с шофером, я сзади. Он довез меня до моего дома, вышел из машины, подождал, пока лифтерша откроет подъезд.
Спросил скорее печально, чем мечтательно:
— А хороша у нас Танька, верно?
— Еще бы, — рассеянно ответила я, ища в сумочке ключи от квартиры.
— Сегодня я вдруг ощутил себя отцом, старым, добрым, снисходительным папой, — продолжал Ардик.
— Только сегодня? — спросила я.
— Представь себе, только сегодня. Когда я увидел, как Танька говорит с этим своим избранником, как обращается к нему, как, наконец, глядит на него, у меня вдруг сжалось сердце.
— Перестань, — сказала я, — у нее еще будет столько всякого в жизни, одни увлечения начнут сменяться другими, по себе небось знаешь…
— Знаю, — согласился Ардик. — Но за себя, поверь, никогда не было страшно. А вот за нее…
Он помолчал немного, пока лифтерша, бренча задвижками, открывала дверь, потом сказал на прощанье:
— А тут еще ты так своеобразно выразилась…
— Как же?
— Амбулаторный отец, звучит страшненько, разве не так?
— Перестань, — сказала я. — Не грызи себя…
— Ладно, — покорно ответил Ардик. — Не буду. Во всяком случае, постараюсь…
Отвернулся, пошел к машине, ожидавшей его, снова сел рядом с шофером.
А я побежала к себе; наверху, заслышав мои шаги, громко, радостно залаяла Клуша.
Не раздеваясь, я нацепила поводок к ее ошейнику и вышла пройтись с нею возле подъезда.
Ходила по темной, совершенно пустой улице, думала об Ардике, о словах, сказанных им напоследок, и все время мне виделись его понурые, опущенные плечи, когда он шел к машине.
Что за необычно грустные были у него плечи…
Почему мы живем не так, как следовало бы? Почему так неэкономно, расточительно тратим драгоценные, немногие дни, отпущенные нам?! Почему Ардик, хороший, добрый, отзывчивый, живет не в семье с дочерью? Он же любит, любит ее, и она его любит, а все получается как-то не так, совсем не так.