Концерт по заявкам (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Для русского человека чай что-то вроде исповеди, — сказал он. — И облегчит, и успокоит, и взбодрит…
Зазвенел телефон. Я сняла трубку. Звонил главный, интересовался, не спрашивал ли его кто-либо.
— Никто не спрашивал, — ответила я.
— Возможно, что позвонят из отдела культуры горкома, — сказал главный. — Я в гостях, вот мой телефон…
Я записала телефон, положила трубку.
Виктор бросил взгляд на стенные часы.
— Смешняк, как говорит мой средний, право слово, смешняк, ну кто ему будет в такое время звонить
— А вдруг, — ответила я. — А вдруг кто-то возьмет и позвонит?
— Счастливый человек! — продолжал Виктор. — Ходит в гости, развлекается…
— Можно подумать, что ты никогда в жизни не ходил в гости, — сказала я.
— Да, ходил, — сказал Виктор. — Но, клянусь, это было давно и, наверно, неправда, потому что я полностью позабыл обо всем этом… А… — усмехнулся он, махнув рукой. — А в общем, ерунда все, как есть, одним словом, пожары в Аугсбурге…
Нахмурив красивые, слегка приподнятые к вискам брови, он смотрел прямо перед собой, словно пытался разглядеть что-то, видное только ему.
— Сейчас мои ребятишки уже спят. Вадик и Витя, маленький, лежат рядышком, посапывают, Ленечка тоже спит давно, а Ирочка, наверно, читает в постели. Можешь себе представить, такая кроха, а говорит, не могу заснуть, если не почитаю на ночь. Надо же!
— Сколько ей, твоей Ирочке? — спросила я.
— Скоро восемь. Чудесная девочка, такая хозяйственная, домовитая, веришь, весь дом на ней…
— В восемь-то лет, да еще неполных? — удивилась я.
— А что? — спросил Виктор. — Почему бы и нет? Она за братишками присматривает и Ленечку ведет в детский сад…
— Как это ведет?
— Вот так, за ручку, у нас же детский сад во дворе, Ирочка идет себе в школу и Ленечку ведет в детский сад, а Лилечка в это время несет малыша в ясли. А Вадик вместе с Ирочкой тоже идут в школу. Вечером, когда я возвращаюсь с работы, я забираю и Ленечку из детского сада, и малыша из яслей…
— Одним словом, без работы не сидишь, — сказала я.
Он кивнул.
— Знаешь, наши дети какие-то особенные, честное слово, я сколько детей на своем веку повидал, а таких, право, никогда еще не видел! Какие-то не похожие ни на кого!
Произнеся всю эту рацею, Виктор опасливо взглянул на меня, не смеюсь ли я над ним. Но я намеренно сохраняла самое что ни на есть серьезное выражение лица. Он успокоился и продолжал:
— Должно быть, сейчас они уже все заснули…
Голос его, как мне показалось, дрогнул, но он сумел мгновенно взять себя в руки и даже затянул какой-то бодрый мотив…
Кто бы мог подумать, что веселый, лихой парень, кумир окрестных девиц, умеющий без устали отплясывать и модные и немодные танцы, петь жестокие романсы под гитару, носиться без устали по Москве в поисках самой интересной информации, окажется таким чадолюбивым отцом? И будет с такой непритворной трогательной нежностью относиться к своим отпрыскам?..
— Слушай, — обратился он ко мне. — Прошу тебя, старуха, только не отказывай,
— Что надо сделать? — спросила я.
— Позвони ко мне, послушай, кто подойдет…
— Если дети спят, то известно, кто подойдет, — ответила я.
— Да, само собой. Все равно, позвони, послушай…
— Ну хорошо, а дальше что?
— Ничего. Просто набери номер, а я возьму и послушаю с параллельного аппарата.
Зычный Лилькин голос как бы обжег мое ухо:
— Да, у телефона!
Я молчала. Виктор притаился за соседним столом, держа трубку возле уха.
— У телефона, — пророкотала Лилька. — Кто говорит?
Потом замолкла, как бы выжидая.
Я глянула на Виктора. Он понял мой взгляд, энергично замотал головой, дескать, не клади трубку.
— Ты что, долго еще будешь выкаблучиваться? — спросила Лилька опасно тихим, даже словно бы притушенным голосом. — Долго, я спрашиваю, а? Отвечай, слышишь? Немедленно отвечай!
Голос ее рос, наливался силой, стал привычно крикливым.
— Сколько так будет? — орала Лилька. — Сколько так будет? Думаешь, тебе это удастся? Думаешь, тебе разрешат бросить меня и беззащитных детей? Да? Нет, ты отвечай сию же минуту, о чем ты думаешь?..
Я осторожно положила трубку на стол, Лилькин голос, казалось, бился о потолок, об окно, словно птица, которая ищет выход.
— Подонок, думай о детях! О своих кровных, единственных, единоутробных…
Виктор тихо, будто бы боясь обжечься, положил свою трубку на рычаг. Я тоже последовала его примеру. В комнате разом наступила тишина.
— Как ты думаешь, она в самом деле сердится или орет так, для вида? — спросил меня Виктор.
Видно, он начисто позабыл о том, что было между нами, я для него уже давно, в течение долгих лет, — свой парень, хороший товарищ, и все, и никаких воспоминаний, никакого прошлого…
— Так как ты думаешь? — спросил Виктор.
Я посмотрела в его глаза, вопросительно устремленные на меня. Как же ему хотелось, чтобы я сказала, что мне тоже так кажется…
Какие же мы все, в сущности, дети! Большие, неразумные, неуклюжие, то и дело совершающие ошибки, порой непоправимые, зачастую просто неумные дети…
И еще я подумала о суете человеческой, толкающей всех нас, старые мы или молодые, тратить время на сущую ерунду, изучать пожары в городе Аугсбурге…
4
Я должна была уехать через два дня, но тут возникло одно обстоятельство, о котором я начисто позабыла: день рождения дочери Ардика, Тани.
Ардик позвонил мне рано утром, я еще была в редакции, на дежурстве, сказал:
— Имей в виду, что ты не уедешь до Танькиного рождения! Она во что бы то ни стало хочет, чтобы ты пришла к ней. Кстати, — пригрозил он, — имей в виду, ежели не останешься, то я тоже не останусь с твоими ребятами.
Эти слова оказались решающими. Как тут было не остаться?..