Концерт по заявкам (Повести и рассказы)
Шрифт:
Впрочем, в эти часы обычно никто уже не звонил. Дежурные большей частью либо читали часов до двенадцати, либо предпочитали спокойно лечь спать на диване в кабинете главного.
Я уже решила было устроиться поуютнее на диване, зажечь настольную лампу и раскрыть на нужной странице недочитанную книгу Грина.
Не тут-то было! Не успела я вынуть книгу из сумки, как в приемную вошел Виктор Ветров, завинформацией.
Я удивленно воззрилась на него:
— Откуда ты, прелестное дитя? В такое время, когда все нормальные индивиды обычно уже наслаждаются кайфом дома возле
— Пошла-поехала, — отозвался Виктор. — Может, ты вообразила, что пишешь праздничный отчет на четвертую полосу?
— Нет, — ответила я, глядя в прищуренные, словно бы невыспавшиеся глаза Виктора. — Ничего такого я не вообразила и воображать не собираюсь…
Мысленно я снова беспощадно, как давеча в метро, выругала себя. Как это я не догадалась, что, должно быть, произошла очередная баталия с Лилькой!
Виктор, некогда красивый, лихой с виду парень, черноглазый, темноволосый, белозубый, с чубом на лбу, типичный украинский парубок, обладавший к тому же неплохим тенором и любивший петь под гитару душещипательные романсы, на глазах всей редакции женился на машинистке.
Елизавета Эдгаровна, или, как все ее звали, Лилька, уже в ту пору выглядела значительно старше своих лет, пышнотелая, на крупном румяном лице выпуклые глаза с прямыми ресницами. Она предпочитала платья исключительно с широким вырезом, чтобы отчетливей показать белую крупитчатую шею.
С первого же дня, поступив к нам в редакцию, она «положила глаз» на Виктора, решив, что он наиболее приемлемый для нее претендент на роль законного мужа.
И он, слабохарактерный, в сущности, почти детски податливый, не сумел противостоять натиску перезрелой девицы и в скором времени переехал из своей коммуналки в ее отдельную обитель в деревянном домике, где-то на далекой окраине Москвы.
— Лилечка — человек энергичный, — уверял всех нас Виктор. — Лилечка всего может добиться…
Между мною и Виктором есть одна тайна, известная только лишь нам двоим.
Было это давно, спустя примерно года два после того, как я разошлась с мужем.
Случилось так, что однажды, после какого-то долгого редакционного совещания, Виктор проводил меня до дому и зашел ко мне выпить чаю.
Он был, как и я, одинок, совершенно свободен и с той поры начал захаживать ко мне. И я постепенно стала привыкать к нему и даже уговаривала себя: «Да, он не очень умен, не шибко интеллектуален, но он добрый, мягкий, с ним спокойно, мне будет с ним легко…»
Так продолжалось долгое время. Потом я уехала в командировку, а когда вернулась, то все та же Алла немедленно, в первый же день позвонила мне домой и сообщила новость:
— Лилька из машинного бюро обратала Виктора…
Я не стала расспрашивать его, как это все случилось, не стала выяснять отношения. Пуще всего я боюсь выяснять отношения, требовать объяснений, длительных и всегда бесполезных разговоров.
Я встретила Виктора через два дня в редакции, весело, как ни в чем не бывало поздоровалась с ним и прошла мимо. И он, я поняла это по его глазам, вздохнул с облегчением: ничего страшного не произошло, я ни в чем не упрекаю его,
С той поры прошло уже немало времени. Давно уже все позабыто, погребено, как выражаемся иной раз мы, газетчики, под грузом лет. А сам Виктор, привыкнув делиться со мной, приходя в редакцию, первым делом начинает рассказывать о всех перипетиях своей семейной жизни, которую нельзя назвать удавшейся.
По-моему, он так и не сумел полюбить Лильку, однако боится ее не на шутку.
Должно быть, в скором времени он успел убедиться в своей ошибке, но уже ничего нельзя было поправить, от Лильки невозможно было избавиться, она вцепилась в него поистине как бульдог, а потом пошли дети, один за другим.
За неполные девять лет брака Лилька родила пятерых, троих мальчиков и двух девочек. Ходили слухи, что недалек день, когда на свет появится шестой.
Разумеется, она ушла с работы, единственным работником в семье остался Виктор, материально им жилось не ахти, хотя за эти годы они переехали из деревянного дома на окраине в большую, просторную квартиру на Ленинском проспекте (выхлопотал наш главный). Но вся беда заключалась в том, что Лилька постоянно донимала Виктора скандалами, сценами ревности, пустыми, беспочвенными придирками, и он, доведенный ею до белого каления, нередко оставался ночевать в редакции.
Тогда утром в редакцию обычно являлась Лилька, значительно погрузневшая за эти годы, не здороваясь ни с кем, прошествовав по извилистым коридорам редакции, она непременно находила Виктора, где бы он ни обитал в эту минуту — в буфете, в фотолаборатории, в кабинете главного редактора или в подсобке вахтера.
Разыгрывалась немая сцена, в которой Лилька сверкала глазами, а Виктор, напротив, прятал от нее виноватый взгляд.
И все кончалось апофеозом, ставшим привычным: Виктор шел опустив голову, так, словно его ведут на заклание, а позади него шагала неумолимая Лилька, препровождая непокорного мужа в семейное гнездо.
Я с грустью смотрела на бледное, даже словно бы немного отечное лицо Виктора.
Как же он изменился за эти годы!
Вдруг разом постарел, поскучнел, когда-то огневые яркие глаза стали равнодушными, возле губ появились брюзгливые складки.
— Слушай, старуха, — он протянул мне письмо в синем конверте. — Снова все о той же семье Праховых…
— Мне кажется, весь город сговорился писать о них, — сказала я.
— Именно так.
Он присел возле меня на диван.
— В отделе писем хоть целую полку можно посвятить письмам о семье Праховых, — сказала я.
Виктор зевнул, закрыв на секунду глаза.
— Наверно.
— Ты что, не выспался? — спросила я.
— Нет, это я так, на нервной почве. Вернемся к Праховым, бывают же такие люди, верно?
Слегка заплывшие глаза его мечтательно сощурились.
— Да, бывают, — согласилась я.
Семья Праховых жила в небольшом городке, под Вязьмой; было их всего пятеро: отец, мать, трое детей.
Полгода тому назад наша газета объявила конкурс среди читателей: «Лучший человек, которого я знаю».