Концерт по заявкам (Повести и рассказы)
Шрифт:
Само собой, было получено много писем: читатели, как я успела убедиться за годы своей работы, любят по любому поводу обращаться в газету. Иные читатели предпочитают, чего, кстати, я никак не могу понять, знакомить общественность посредством газеты со своими личными, даже интимными перипетиями.
Порой мне хочется собственными глазами увидеть того человека, который пишет для всеобщего сведения:
«Мы познакомились на танцплощадке, через два дня подали заявление в загс. Три месяца жили
И приводит различные примеры, характеризующие стервозность своей избранницы. И просит через газету хорошенько наказать ее, чтобы в другой раз неповадно было…
Однажды я не выдержала, получив подобное послание, отправилась поглядеть на того, кто писал его, благо писавший это письмо жил буквально рядом со мной, в следующем переулке.
Я позвонила в квартиру, и — надо же так — он сам открыл мне дверь. Я сразу узнала его, потому что представляла себе именно таким: еще молодой, лысоватый, с усиками на узком, треугольном лице, бегающие глаза, умильно сложенные губы…
Я спросила:
— Здесь живет товарищ Ильин?
— Здесь, — ответил он. — Я и есть Ильин.
Хорошо, подумала я, что у него такая простая фамилия.
— Простите, — сказала я. — Наверно, я ошиблась, вы не тот Ильин. Тот — много старше…
Он игриво спросил:
— Разве я такой уж молодой?
— Да, — ответила я, сходя с лестницы. — Простите, я ошиблась, мне нужен доктор Ильин.
— А я не доктор, — крикнул он мне вслед. — Я — технолог, а не доктор…
Одним словом, письма в редакцию шли потоком: читатели рассказывали о лучших людях, которые когда-либо встретились им. Особенно много писем шло из городка под Вязьмой. И все письма были посвящены не одному человеку, а целой семье. Семье Праховых.
Должно быть, эту семью хорошо знали и любили. Письма о них писали школьники, педагоги, рабочие, врачи, пенсионеры, и во всех письмах было одно и то же: все дружно хвалили эту необыкновенную, прекрасную, счастливую семью.
В самом деле, прежде всего, дети в семье были приемные, но, воспитанные, как родные, в любви и в ласке, они любили своих приемных родителей, а те в них души не чаяли.
Два мальчика и девочка имели свои обязанности и выполняли их: это был закон семьи.
Отец работал завучем средней школы, мать была воспитательницей детского сада.
Каждую осень семья Праховых регулярно отправляла коробки с семенами цветов в различные детские дома, кроме того — посылала туда же посылки с яблоками, сливами и грушами из своего сада.
Праховы регулярно переписывались с воспитанниками детских домов и даже этим летом собирались все вместе посетить какой-нибудь детский дом.
Обо всем этом нам писали подробные письма, приглашая непременно приехать в этот городок, чтобы собственными глазами увидеть эту прекрасную,
— Видно, придется написать обстоятельный очерк о Праховых, — сказал Виктор. — Как ты на это глядишь?
— Тоже считаю, что надо. Прежде всего надо увидеть их своими глазами, хорошенько познакомиться, а потом — писать. Если столько писем, и всё о Праховых, то, безусловно, о них не только надо, но непременно, обязательно следует написать подробный очерк.
— С фотографиями, — сказал Виктор.
— Можно и с фотографиями, — согласилась я.
— Так как, поедешь? — спросил Виктор.
— Кто? Я?
— А кто же еще? Конечно, ты, кто еще сумеет выдать ту самую необходимую дозу душевности, искренности и…
— Ладно, — оборвала я Виктора. — Тебя уже понесло.
— Одним словом, как ты смотришь на то, чтобы отправиться в командировку?
— Средне-положительно.
— Почему все-таки средне, а не полностью положительно?
— Ты же знаешь, у меня дома есть кое-какой народ…
— Ах да, — вспомнил Виктор. — Твой живой уголок.
Подобно мне, Виктор тоже очень любит животных.
— Так, стало быть, — Виктор начал размышлять вслух. — Разумеется, оставить их невозможно, надо, выходит, придумать, кто с ними останется?
— Тот, кто остается обычно, когда я уезжаю.
— Ардик?
— Он самый.
Ардик Моргунов — надежный друг, на которого можно положиться.
Когда-то он был женат, но, разведясь, поклялся, что больше никогда, ни за что не свяжется ни с одной бабой.
Впрочем это не мешает ему частенько влюбляться, причем каждый раз он считает, что наконец-то его осенила настоящая любовь.
Правда, спустя некоторое время неминуемо наступало охлаждение. Ардик разочаровывался, клянясь, что больше никогда, ни за что… Пока не влюблялся снова, и все повторялось опять.
Так как я одна из тех, кто не возлагает на него никаких матримониальных надежд, он относится ко мне с симпатией и даже нередко поверяет мне свои сердечные тайны.
Я терпеливо выслушиваю бурные, многословные излияния:
— На этот раз — это настоящее! Самое что ни на есть…
— А все-таки, помяни мое слово, что-нибудь тебя опять не устроит, — говорю я в ответ.
— Нет, — взрывается Ардик, — никогда в жизни. Теперь я понял, что это ангел…
— В натуральную величину, — добавляю я, но он не принимает моей иронии. Он увлечен серьезно и пламенно.
А спустя несколько дней, неделю, две недели, от силы месяц он является ко мне (мы живем по соседству), молча садится напротив меня.
— Дай, старуха, чаю, да покрепче…
Я щедро завариваю чай, наливаю ему в стакан и молчу. Потому что знаю, он сам все скажет, без всяких расспросов.
И, само собой, он раскалывается очень быстро.