Кораблики, или «Помоги мне в пути»
Шрифт:
– Можешь хоть совсем не возвращаться... – Это я будто в яму шагнул. Удержаться не смог.
– Нет, я приду в семь. Пит...
– Иди...
День я провел, не выходя из дома. В бессмысленном ничегонеделании. Сидел у стола, качал щелкающий маятник непонятного прибора. Эдда, что-то почуяв, не тревожила меня. Время, как ни странно, прошло довольно быстро. Петька вернулся раньше срока, в начале седьмого.
– Видишь, я не опоздал.
– Ну и хорошо... Обед на кухне, Эдда Андриановна покажет.
–
– Я не злюсь, – объяснил я искренне. – Только... не знаю. Все как-то не так.
– Пит, я завтра никуда не пойду.
Тут я слегка повеселел.
На следующий день мы опять навестили отца Венедикта, Сивку и Зайчонка. Они приводили в порядок квартиру: двигали мебель и вешали шторы. Мы взялись помогать.
Отец Венедикт был в необычном костюме: в башмаках с крагами, темно-синих брюках и такой же, военного фасона, куртке с голубым бархатным крестом над левым карманом. Увидев, как мы изумились, объяснил:
– Старая форма. Когда-то был я капелланом в бригаде береговой охраны. Вот, вспомнил прежние годы на старости лет.
Мы заверили экс-капеллана, что нет у него никакой старости, а есть самый цветущий бодрый возраст...
О "Розалине" мы, как по уговору, не беседовали.
После обеда я и мальчишки поехали на "Остров Белоснежки" – это такой парк аттракционов со стереоэффектами: идешь по аллеям и видишь, как вокруг меняются пейзажи разных стран и планет...
Потом проводили Сивку и Зайчонка к отцу Венедикту. И почувствовали, что ужасно устали.
– Пит, ловим фаэтон и домой! Ага?
"Домой, – подумал я. – Быстро привыкли мы к старой комнате в Усадебном переулке. Будто и правда дом родной".
В машине я бодро сказал:
– Петушок, надо решать. Будем по-прежнему жить у Эдды или снимем более комфортабельное жилье. А?
– Зачем комфортабельное... – откликнулся он рассеянно. – И так хорошо...
Эта рассеянность опять царапнула меня тревогой.
– Петь, давай-ка не отрешайся от житейских забот. Надо, кстати, и о школе думать. Сентябрь на носу.
Петька молчал.
Я сказал уже с явным беспокойством:
– Неподалеку есть частный лицей. В государственную гимназию могут не взять, ты не гражданин здешней Республики... Ну, что ты молчишь?
– Пит... я не молчу. Я сказать хочу... Пит, не надо сейчас мне в школу.
– Почему?
– Я поплыву с ребятами. На "Розалине"...
Я как будто заранее чуял что-то подобное. Даже не удивился. Только опять навалилось ощущение потери.
Я молчал. А неторопливый фаэтон покачивал нас на рессорах.
Я понимал, что отговаривать и спорить нет смысла. Не поможет. И только спросил с горькой досадой:
– Что же ты раньше-то не сказал?
– Раньше... я и сам не думал.
– Они хотят... И ты хочешь, да?
Он кивнул.
– Обо мне ты, конечно, не подумал.
– Пит, я подумал... Но я ведь вернусь. Через полгода. А там я... ну надо мне обязательно. Ребята к моим песням привыкли, и я должен... пока голос еще не начал ломаться... И вообще...
– Что "вообще"?
– Дело не в том, что я хочу, а в том, что... так надо. Понимаешь, когда я тот кораблик в подвале ставил, я же обет дал. Что не уйду с пути. А теперь получается, будто сбежал.
– Да почему ты решил, что плавание "Розалины" – твой путь?
– Потому что там ребята... Получается, что я их спас, а сам в это не верю и боюсь. Ну и вообще... Тут много всего. Обет...
"Ты ведь тоже ставил кораблик, – сказал я себе. – А где твой путь? Ты прошел его до конца? Говоришь, Конус погиб! Но ведь Юджин старается что-то спасти, бьется. И другие..."
Но не мог я думать о Конусе. Я думал о Петьке. Думал с безнадежным чувством близкого прощания.
Петька будто прочитал, что я думаю:
– Пит, тебе нельзя всего себя... на меня расходовать. Я же все равно скоро вырасту. А ты... что?
– А я состарюсь и, слава Богу, помру.
– Я серьезно. Тебе надо вместе с Юджином. Это же твое главное дело.
– Как-нибудь разберусь... Какое мое главное дело.
А что я еще мог сказать?
3
Несколько раз мелькала мысль: напроситься на "Розалину". В роли воспитателя или еще кого-нибудь. И не хлопоты меня останавливали, а ясное понимание: Петьке это будет не по душе. Так не по душе, что можем рассориться накрепко.
Если трезво подумать, ничего страшного не случилось. Полгода – невелик срок. Поработаю в самом деле с Юджином, потом Петька вернется, и мы будем жить-поживать вместе.
Но я понимал, что спокойной жизни не будет. И дело даже не в том, что Петька вернется еще более выросшим и отчужденным. Просто я чувствовал, что в прощании нашем есть какая-то роковая предопределенность. Будто оно – навсегда.
Чего я боялся? Полоза нет, не грозит он больше ни мне, ни Петьке. Безопасность плавания теперь обеспечена стократно. Это даже хорошо, что Петька повидает мир. И что у него такое вот понимание долга...
Но мысли были здравые, а чувства – наоборот... Не было у меня никакой прочности в будущем. Словно я сошел на случайном полустанке, а поезд укатил, не дождавшись меня. И будут ли еще поезда, не знает никто. Что делать? Жить здесь? Или идти по шпалам? А куда?
Город-полустанок, планета-полустанок, жизнь-полустанок...